Папа Жора

Я не находил объяснения и его упорному уклонению от любых разговоров о Боге, вере, поиске смысла жизни, обо всём, что он презрительно называл «гипотезами болтунов-философов», не догадываясь, какие струны задевает в душе сидящего напротив выпускника философского факультета. Не хотел он делиться подробностями о гибели своего брата. Не рассказывал и о том, почему два года назад попал в психбольницу.

Я настоятельно советовал Ивану ходить в кино и музеи. Перед сном – совершать прогулки на свежем воздухе, есть больше овощей и фруктов. Разумеется, не пить алкоголь и принимать выписанные лекарства. Я рассчитывал, что Иван – сам в прошлом врач – понимает всю важность этих средств для борьбы со своей депрессией, в которую я, честно признаться, уже совершенно не верил. Вернее, я, конечно, видел, что его лицо не светится счастьем, что он даже страдает, но страдает «не так, как положено депрессивным пациентам».

Вопросы, вопросы...

                             

                                                        Глава 3              

Разв неделю, по четвергам, в просторном зале проводились совещания персонала, на которые собирались все психиатры и психотерапевты клиники**. Кто-либо из врачей представлял для обсуждения дело своего самого сложного пациента. Вел совещания заведующий Ричард Грубер.  

Такие совещания весьма полезны, это – своего рода «мозговой штурм», когда возникают новые идеи, звучат интересные догадки и предложения.   

Сидя в дальнем углу, я слушал выступления коллег, вникал в их споры, порой очень жаркие.       

Если же разбираемое дело было не очень интересным, – отвлекался и думал о собственной жизни, о родителях, с которыми давно не разговаривал, – они осуждали мой выбор стать психотерапевтом. Думал и о бывшей жене...

Прошлое, и настоящее, и будущее – все казалось каким-то нереальным, иллюзорным. А что тогда было реально в моей жизни? Только сто тысяч долларов долга за учебу... 

          

                                                        ххх

Вернемся, однако, к Ивану.

Все попытки вызвать его на откровенность, все мои «эмоциональные провокации» ни к чему не приводили. Более того, я даже стал замечать, что чем сильнее напираю, тем глубже он замыкается в себе. Тем не менее, по какой-то не до конца для меня понятной причине Иван продолжает посещать сессии.

Каждый раз он заводил одну и ту же шарманку своего «музыкального колена». Правда, я заметил, что постепенно его боль стала перемещаться по телу вверх – от колена к плечу. Я догадывался, что, осознанно или нет, Иван выбирает новый объект на своем теле, чтобы на нем, грубо говоря, «зациклиться».

Он проиграл судебную тяжбу по делу о травме, полученной на стройке. Был этим очень удручен – рассчитывал-то получить тысяч тридцать. Обвинял адвоката, судью и босса фирмы, будучи уверенным, что все они сговорились против него. Периодически я составлял для него новые письма в адвокатские конторы. Иван утверждал, что против него повсюду плетутся заговоры. По-прежнему мучился бессонницей, был подавлен, таблетки не принимал и продолжал злоупотреблять водкой.

В то же время, я видел, что он ни за что не хочет со мной расставаться. Словно что-то ему было от меня нужно, помимо писем. Всякий раз, стоило мне завести речь о «сомнительной пользе его лечения», в глазах Ивана вспыхивал такой ужас всеми покинутого ребенка, что мне становилось его жалко.

Да, я был единственным человеком, возможно, на Земле, кто при каждой встрече честно слушал его в течение 45-ти минут, пусть механически кивая головой, пусть борясь со сном и часто поглядывая на часы. Но все-таки БЫЛ с ним.

По совету Джен я прочел книгу английского психиатра Рональда Лэнга «Расколотое “Я”». В этой работе Лэнг предлагает следующую методику: не спорить с больным, ни в чем его не разубеждать, а пытаться ПРИНЯТЬ его таким, какой он есть, включая его навязчивый бред, иллюзии, страхи и пр. То есть, врач должен мысленно переместиться в мир больного, не теряя при этом связи с миром реальным.

И я «вошел в бред» Ивана. Стал всерьез «прислушиваться» к его колену, во всем с ним соглашался.

Сработало! – На сессиях он уже не сидел чурбаном, монотонно твердя одно и то же. Голос его зазвучал тверже, с интонациями, в глазах появилось выражение – то слабенькой грусти, то робкой радости. Во всяком случае, какие-то эмоции.

В минуты воодушевления, когда его губы искривляла улыбка, открывающая его черный рот, а в глазах на миг вспыхивал диковатый блеск, мне всякий раз становилось жутко, думалось: такому дай нож – и зарежет, не дрогнув...

Но я все равно продолжал «входить в его бред». Да, против него существует заговор. Да, он невинная жертва судей, врачей и адвокатов. Да, он имеет право на десятки тысяч долларов компенсации за полученные травмы. Да, его колено похрустывает, поскрипывает и даже посвистывает.  

Между нами, наконец,возникло нечто, вроде взаимопонимания, он начал мне доверять. Мы постепенно соскальзывали и на другие темы – говорили о его прошлом, о его семье, о погибшем брате и обстоятельствах смерти последнего.

Иван почему-то становился напряженнее, на его лице возникало выражение  затравленности, отчаяния. Вместе с ним мы входили в некую наэлектризованную зону страха...

                                           

                                                          ххх