С одной стороны, предложение было привлекательным: поехать в страну на другой стороне земли, где все говорят на изучаемом тобой языке, да еще и получать зарплату в валюте. С другой – достаточно было открыть газету или посмотреть программу «Время», чтобы понять, что там идет самая настоящая война: и гражданская, и межгосударственная. Секрета из того, что ангольское правительство ведет боевые действия против «вооруженных контрреволюционеров» из Национального союза за полную независимость Анголы (УНИТА) и поддерживающих его подразделений южноафриканской армии, вовсе не делали.
В сообщениях СМИ также звучали названия других оппозиционных МПЛА вооруженных организаций: Национального фронта освобождения Анголы (ФНЛА) и Фронта освобождения Кабинды (ФЛЕК). Однако о гибели советских граждан в боях с оппозиционерами в те времена не упоминало ни одно средство массовой информации. Даже по версии Министерства обороны СССР считалось, что мы в боевых действиях не участвуем, а только оказываем некоторое содействие в подготовке и планировании боевых операций. И все же показываемые по ТВ сюжеты об Анголе – взрывы, столкновения, раненные в госпиталях – изрядно нас напрягали, чтобы не сказать пугали. Одним словом, ехать предстояло на самую настоящую войну.
Время шло, и нужно было принимать решение. Нам дали возможность посоветоваться с родными. Так как информации о событиях в Анголе в то время было немного, большинство моих родственников восприняли новость спокойно, расценив, что это что-то типа языковой практики. Только бабушка категорически не хотела отпускать родного внучка в жаркие края. Я искренне разъяснял, что нас ожидает спокойная работа переводчиками, скорее всего, где-нибудь в штабе, в столице Анголы. Ведь мы и правда не предполагали, что нас, студентов-«первоходок», рассредоточат по всей стране, дадут вдоволь налетаться на всех видах самолетов и вертолетов, обкатать все типы бронемашин и танков… Хотя многие из нас, честно признаться, только об этом и мечтали.
Большинство моих сокурсников предложение приняли: кто-то из «высокого чувства пролетарского интернационализма», кто-то из любопытства, а кто-то просто хотел заработать: через год пребывания в жаркой «банановой республике» можно было купить кооперативную квартиру и машину.
И это оказалось чистой правдой: мы вернулись с беглым знанием португальского, и даже сейчас, через много лет без практики, я по-прежнему свободно на нем изъясняюсь.
Материальная составляющая в те годы не играла такой роли, как в нынешнем постмодернистском обществе, где все сводится к умению заработать на машину, квартиру и другие атрибуты «счастливой жизни», поэтому высокая оплата в валюте рассматривалась нами как дополнительный бонус к увлекательному и опасному путешествию в воюющую африканскую страну. Я и два моих товарища-одногруппника – Олег Морозов и Александр Коновалов – начали собираться и готовить документы.
Прежде всего, нужно было пройти медкомиссию и получить справку единого образца о годности к работе в «странах с влажным, тропическим климатом». Затем от нас потребовали рекомендации от институтской организации комсомола (ВЛКСМ), потом вызывали на Партком института, где матерые преподаватели – члены Парткома – задавали разные каверзные вопросы, типа «Как называется столица государства Вьетнам?» или просили перечислить все государства – члены Варшавского договора. Мы с блеском прошли все эти испытания и нас передали в ГУК МО СССР (Главное Управление кадров Министерства обороны и 10-е Управление).
За неделю до поездки, то есть в августе 1982 года, нас вызвали в Министерство обороны, где разъяснили, чего примерно ожидать от пребывания в Народной Республике Ангола. Посоветовали, что следует взять с собой, подробно описали функциональные обязанности переводчика Советской военной миссии. Долго и нудно рассказывали о системе оплаты и о том, как переводятся в инвалютные рубли (чеки) и делятся между советником, специалистом и переводчиком доллары, которые платила НРА за военных советников.