Как я уже говорил, пребывание в столице Анголы, под постоянным контролем старшего референта Кононова и всей административной команды Главного военного советника, меня, мягко говоря, напрягало. Постоянно ставились какие-то задачи: то подготовить политинформацию, то съездить с командировочным полковником за сувенирами в город и так далее. Продолжалась жесткая муштра на плацу и еженедельное сопровождение ГВС на утреннее плавание на океан с автоматом.
По сути, на переводчиков, кроме прямых обязанностей, возлагали любую подвернувшуюся работу, вплоть до укладки тротуарных бордюров. Кто-то, возможно, вспоминает это с улыбкой, но я – без. Если на территории Союза для неожиданной непрофильной работы типа покраски травы использовались солдаты-срочники, то здесь, далеко за пределами нашей Родины, такие функции выполняли безотказные, «героические» переводчики.
Нашему командиру, майору Борису Анатольевичу Кононову, через пару месяцев «светило» очередное звание – подполковника, и он сделался особенно ретивым и жестким, постоянно заверяя нас: «Если мне звезду расколете – я вам жизнь расколю». Даже поздний приход по любой причине на утреннею физподготовку расценивался как желание «расколоть его звезду».
Среди переводчиков, особенно из прапорщиков Военного института, взятых на краткосрочные курсы по квоте, были люди, не имеющие ни малейших способностей не то что к португальскому, но даже к английскому языку: они реально не могли перевести фразу типа: «дайте воды». Мы же, отучившись три года в инязе, не раз переводили и для начальника штаба ФАПЛА, и для командиров ангольских родов войск и делали это достаточно бойко, ибо переводческий дар «не пропьешь»… Однако именно из первой категории назначались «старшие» переводческого коллектива с функциями контроля личного состава.
Однажды я такому «старшему переводчику» за бокалом вечернего баночного пива Heineken как бы невзначай намекнул, что собираюсь написать своему «дяде из ЦК Партии», что нас здесь вместо переводческой деятельности напрягают неизвестно чем. Думаю, ни он, ни сам Борис Анатольевич в существовании «дяди» у студента модного в то время иняза не усомнились.
Как я и предполагал, реакция не заставила долго себя ждать: на следующий день меня вызвал старший референт ГВС и сухим голосом зачитал приказ о моем переводе в достаточно удаленную провинцию. Назначение было в 6-й батальон связи, в ведении которого была Школа подготовки специалистов радиотехнической поддержки аэродромов, расположенная аж на границе с Заиром (ныне Демократической Республикой Конго). По сути, эта часть дислоцировалась на одном из крупнейших аэродромов южной Африки в городе Сауримо – столице провинции Южная Лунда, где ранее была португальская военная авиабаза.
На трофейном джипе редкой марки «Fiat-Campagnola», который я никогда и нигде, даже в Италии, больше не видел, мы проследовали к Советской военной миссии, если можно назвать так пару старых португальских домов с небольшими приусадебными участками, где и проживали наши советники-специалисты – кто один, кто с женой.
Город Сауримо, столица провинции Южная Лунда, был построен как военный пост и назначен административным центром в 1918 году. Первое поселение здесь основал португальский исследователь Энрике де Карвальо, посетивший эту местность в 1884 году, и раньше город назывался его именем. Статус города Сауримо получил в 1956 году, когда стал культурным и коммерческим центром провинции – туда привозили для продажи кукурузу, бобы, картофель и другие продовольственные культуры.
На сегодняшний день в городе производятся основные африканские сельхозкультуры, такие как маниока, кукуруза, бобы, ананасы. Отдельная транспортная ветка связывает Сауримо с Бенгельской железной дорогой.
После проживания в общежитии Военной миссии в Луанде я удивился, когда мне здесь, в Сауримо, предоставили чуть ли не половину каменной виллы, ранее принадлежавшей португальским колонизаторам. В одной части виллы жил я и семья майора из Минска, а во второй – старший местной Советской миссии майор Огарок с женой.