«Для меня, да, пожалуй, и для всех находившихся на борту «Сибирякова» и «Челюскина», личность Кренкеля по своей масштабности казалась равной Шмидту или Воронину. Его авторитет был высок и крепок. Он обладал своеобразной мудростью, помогавшей находить выход из самых сложных ситуаций, которые нередко возникали в различные периоды нашего плавания, и на льдине, в лагере Шмидта. При этом он оставался простым, со всеми равным, в общем – своим парнем!..
Ещё одно наблюдение. К своей, казавшейся мне весьма почётной и, я сказал бы даже, удивительной профессии «жреца эфира», Кренкель относился весьма серьёзно, без панибратства. Перед тем, как войти в рубку, Кренкель как бы внутренне настраивался. Он не сразу входил в дверь и не сразу приступал к работе. Не торопясь готовился, осматривал аппаратуру, вытирал пыль, которой даже и не было видно. Некоторое время курил свою трубку. Затем решительно садился, надевал наушники и, как космонавт, «отрывался от земли». Он уходил в эфир.
И казалось, что всё окружающее для него больше не существовало. Он сдвигает свои густые брови, из-под которых неподвижный взгляд его серо-голубых глаз пронизывает бесконечность пространства. Он слушает весь мир, разговаривает с планетой, и этот таинственно торжественный акт отражён на его лице». («Наш Кренкель», 1975).
В начале ноября «Челюскин» вмёрз во льды, которые вынесли его в Берингов пролив. И когда до чистой воды оставалось 3–4 км, встречное течение подхватило судно и потащило обратно, в Чукотское море. После нескольких месяцев дрейфа пароход затонул 13 февраля 1934 года, в 150 км от берега. На дрейфующий лёд сошло 104 человека, в том числе 10 женщин и двое детей.
Из воспоминаний О.Н. Комовой, участницы челюскинской эпопеи:
«В роковой для «Челюскина» день 13 февраля 1934 года – день гибели парохода – старший радист Кренкель с утра был на радиовахте. Он слушал Петропавловск-на-Камчатке, тот почему-то опаздывал, и это беспокоило Кренкеля, так как на очереди был сеанс связи с Уэленом.
Лёд начал нажимать на пароход, толчки льдин становились всё сильнее. Кренкель слышал топот ног на палубе, понял – началось серьёзное сжатие. Вдруг приёмник запрыгал, задребезжал иллюминатор. С телефонами на ушах Кренкель вскочил со стула, но… уйти нельзя, надо вызывать радистку Уэлена Люду Шрадер. Наконец Люда услышала его.
– Следите за нами непрерывно, – говорит ей Кренкель.
– Слежу, что у вас такое?
– Ничего не знаю, никого нет, сильно жмёт, трещит…
Радист не вправе покинуть рубку, он, как и капитан судна, должен уйти последним». («Наш Кренкель», 1975).
Как известно, всех женщин и детей увезли из ледового лагеря первымавиарейсом. Но у Кренкеля состоялся с ними секретный сговор. Несмотря на запрещение Шмидтом частных телеграмм, он регулярно передавал в Уэлен весточки от оставшихся на льдине мужей.