После этого разговора прошло несколько месяцев. Леваневский молчал, а Кренкелю поступило долгожданное предложение об участии в дрейфе на льдине. Отказаться он не мог, так как обговорил этот вопрос со Шмидтом и Визе ещё в 1932 году. Поэтому, когда в начале 1937 года позвонил Леваневский, произошёл не очень приятный для обоих разговор:
«– Ну, Эрнст, собирайся! Мы летим!
– Дорогой Сигизмунд, извини, но я с тобой не полечу!
– Но мы же договорились!
– Да, но меня уже утвердили в четвёрке на полюс. Менять решение не в моей власти.
Тогда Леваневский решил действовать через мою жену.
– Слушай, Наташа, объясни своему дурню, что лететь со мной проще. Экспедиция может разбиться при посадке на лёд. В каком направлении их потянет дрейф, неизвестно. Они там передерутся, зарежут друг друга, сойдут с ума. Врача у них нет. Простой аппендицит или заворот кишок – и кончай роман! Затем, их просто могут не найти в Ледовитом океане. Одним словом, полтора года сплошных волнений. А тут сутки, максимум двое – и сверли дырку в пиджаке для Золотой Звезды.
– Знаешь, Сигизмунд, я в ваши мужские дела не хочу вмешиваться. Пусть Эрнст решает сам». (Кренкель, 1973).
«Было ясно с самого начала, – писал в ноябрьском номере журнала «Радиофронт» за 1937 год О.Ю. Шмидт, – что радистом на дрейфующем льду может быть только один человек – Эрнст Теодорович Кренкель. Преданный изучению Арктики до самозабвения, т. Кренкель ещё за много лет до конкретизации наших планов осаждал меня и других товарищей проектами, один смелее другого: о какой-нибудь страшно далёкой и страшно трудной зимовке, обязательно дрейфующей, обязательно там, где ещё никого не было». («Наш Кренкель», 1975).
Программа работы дрейфующей станции включала обширный комплекс океанографических, метеорологических, геофизических наблюдений и службу радиосвязи. Ленинградская радиолаборатория изготовила два комплекта рабочей радиостанции «Дрейф» и аварийную радиостанцию «Резерв». Для их испытания в состав воздушной экспедиции откомандировали опытного радиоинженера Н.Н. Стромилова, который уже работал с Кренкелем на «Челюскине».
Вот его воспоминания:
«Ноябрьским днём 1936 года в лабораторию приехал Кренкель. После зимовки на Северной Земле, где болел цингой, он выглядел нездоровым, уставшим. Встретили мы его тепло, радушно, показали, что уже сделано. Он внимательно слушал нас, а мы его. Попробовал аппаратуру, как говорится, «на зуб», сделал несколько толковых замечаний. Кое-что мы приняли, кое-что отвергли. Дело дошло до споров. Через несколько дней Кренкель, окружённый доброжелательными людьми, как-то «потеплел», ожил на наших глазах и вскоре превратился в того энергичного, деятельного, остроумного человека, с которым я расстался на «Челюскине». Очень скоро он стал своим в коллективе лаборатории, скромно и ненавязчиво делясь с нами богатым полярным опытом». («Наш Кренкель», 1975).