ПАПАПА (Современная китайская проза)

— Мне уже семьдесят два, я не выдержу трудностей пути и умру в дороге. Раз уж суждено умереть, я хочу дожить свои дни в деревне.

Односельчане ушли. Группа людей, удаляясь, постепенно превратилась в вереницу чёрных точек и под палящим солнцем была похожа на медленно рассеивающееся облако пыли. Старик стоял на краю своего поля и, когда люди совсем исчезли из виду, почувствовал себя одиноким и брошенным; внезапно возникшая тишина ударила его в самое сердце. Его пробила дрожь от осознания, что во всей деревне и на всей горной цепи остался лишь он один — семидесятидвухлетний старик. Он нутром ощутил пустоту и безмолвие, и это состояние было подобно неожиданной смене сезонов — в одночасье вдруг наступила глубокая осень.

В тот день, когда солнце взошло над горой и из золотисто-жёлтого превратилось в ярко-красное, старик вместе со своим слепым псом, как и прежде, отправился на поле за восемь с половиной ли. Он ещё издали увидел в центре своего крошечного клочка земли в один му[59] и три фэня[60] побег кукурузы, который ростом был уже больше палочки для еды. Он зеленел под лучами палящего солнца и был похож на маленький родничок. «Чувствуешь? — старик обратился к слепому псу. — Как же он пахнет! Хоть за восемь, хоть за десять ли можно учуять влажный запах этого молодого побега». Собака кивнула и, коснувшись боком ноги хозяина, первой побежала к стебельку.

Впереди был глубокий овраг, горячий и сухой воздух внутри которого всякий раз обжигал старику лицо. Он снял с себя выцветшую холщовую рубашку, смял её в комок и вытер лоб. Запах пота был густым и тяжёлым. «Какое хорошее удобрение, — подумал старик. — Вот через полмесяца стебель подрастёт, тогда я постираю эту рубашку, соберу воду и принесу её из деревни сюда, — будет у моей кукурузы праздничное, как на Новый год, угощение». Он бережно положил рубашку под мышку. Перед его глазами предстал росток — высотой в один чжа,[61] с четырьмя листами. Не было и в помине никакого привидевшегося ему пятого листа. Старик осмотрел верхушку ростка, легонько смахнул с неё пылинки. Он был разочарован.

Слепой пёс потёрся у ног хозяина, потом сделал круг-другой вокруг ростка. Старик сказал: «Слепыш, держись-ка подальше от ростка». Собака тут же встала, как вкопанная, издала несколько тонких, как молодая ивовая лоза, звуков и уставилась на хозяина, всем своим видом показывая, что готова к выполнению не терпящего отлагательств дела.

Старик понял, что пёс уже не в силах сдерживать свой мочевой пузырь. Подойдя к пожухлой акации на краю поля, он снял висевшую на ней мотыгу (все инструменты он хранил там), вернулся к стеблю кукурузы и с западной стороны, а не с восточной, как в прошлый раз, «цок-цок» — вырыл небольшую ямку: «Давай, делай свои дела». Пёс ещё не закончил мочиться, как глаза старика вдруг задёргались, а сердце бешено заколотилось. Он увидел на двух нижних листах крошечные крапинки, как будто к ним прилипла пшеничная шелуха. «Это сухие пятна? Я утром прихожу помочиться, вечером поливаю куст, откуда им взяться?» Старик наклонился, чтобы рассмотреть, и журчанье серебристо-золотистой собачьей мочи навело его на мысль, что эти пятна появились не от засухи, а от избытка удобрений. Собачья моча гораздо насыщеннее и намного горячее, чем человеческая. «Слепыш, мать твою, и ты всё ещё продолжаешь мочиться?» Старик вскинул ногу, пинком отшвырнул пса на пять чи,[62] и тот рухнул на безжизненную землю, как мешок зерна. «Я разрешил тебе помочиться, — вскричал старик, — а ты нарочно загубил мой росток кукурузы?»

Пёс в растерянности стоял на месте своего приземления, и пересохшие колодцы его глаз вдруг увлажнились.

«Поделом тебе». Старик кинул на собаку сердитый взгляд, потом присел на корточки и, легонько притянув мягкий молодой листок, взглянул на прозрачные, словно бусы из зелёной яшмы, пятна. Быстро зачерпнул из ямки ещё не успевшую впитаться белую пену собачьей мочи и отбросил её прочь. Вычерпав её, взял мотыгу, закопал ямку и утрамбовал землю плоской стороной налопатника. Затем он сказал собаке: «Пошли, нужно принести из дома воды и немедленно смыть эти удобрения, а не то не пройдёт и двух дней, как от твоих поливов росток погибнет».

Пёс пошёл той же дорогой, по которой они поднимались в гору, старик следовал за ним. Горячий и глухой звук их шагов напоминал шелест сухих листьев, медленно и тихо опадающих в знойный день.

Подобно череде шагов старика и собаки, следовавших друг за другом, на стебель кукурузы наваливались всё новые беды — одна за другой.

Это случилось, когда у стебля вырос уже шестой лист.