ПАПАПА (Современная китайская проза)

Однако такая быстрая перемена жилища привела к тому, что ночью старик никак не мог заснуть. Когда в небе разлился белый жар луны, он скинул с себя штаны — единственное, что было на нём надето, — и, совершенно нагой, сел на лежанке и закурил. При свете горящей трубки его взгляд непроизвольно наткнулся на то, что, словно фонарь, висело у него между ног. И хотя никого вокруг не было, старик посчитал свой вид непристойным и снова надел штаны. Про себя он подумал: «Я так стар, что дальше некуда, это хозяйство мне уже не нужно. Сейчас побег кукурузы гораздо важнее. Каждый молодой листок придаёт мне новые жизненные силы. А когда-то в молодости они прибавлялись от встреч с любимой девушкой за околицей у колодца». Эти воспоминания незаметно наполнили старика радостью и покоем. Докурив, он разбудил пса.

«Проснулся? — спросил он. — Ты, слепой, спишь так сладко, а я, зрячий, никак не могу заснуть».

Пёс подполз к хозяину и стал лизать ему руки. А старик погладил его по голове, расчёсывая пальцами шерсть. И заметил, как из глазных впадин Слепыша вытекли две прозрачные слезы. Старик вытер их рукой и сказал: «Проклятое солнце, ты иссушило собачьи глаза, у тебя чёрная душа». Он крепко обнял собаку, снова и снова вытирая ей глаза.

Собачьи слёзы, словно два родничка, увлажнили руки. И он стал вспоминать совсем недавние события. Когда случалась засуха, на жертвенном алтаре у околицы деревни всегда выставлялись три блюда с подношениями и два чана с водой. Чаны украшали изображения Лун-вана, Царя драконов — повелителя вод, и они всегда были наполнены до краёв. Между чанами обычно привязывали собаку — так, чтобы собачья голова была обращена к небу. Если она испытывала жажду, то могла попить, чувствовала голод — поесть. Когда она не ела и не пила, её заставляли громко и грозно лаять на солнце. В былые времена самое большее за семь дней, самое меньшее — за три солнце, испугавшись собачьего лая, переставало палить, поднимался ветер, набегали тучи, и начинался дождь. В этом году к алтарю привязали пса, прибежавшего из другой деревни, и заставили его выть полмесяца, но солнце целыми днями пылало непрерывно — в одно и то же время вставало, в одно и то же время заходило.

На шестнадцатый день старик, проходя мимо алтаря, увидел, что воды в чанах не было — часть её испарилась на солнце, часть выпила собака. Один чан был совсем сухой, у другого виднелось обугленное дно. Старик посмотрел на чёрного пса: его иссушенная шерсть свалялась, а горло больше не могло издать ни звука. Он отвязал его: «Беги, дождь не пойдёт». Пёс, спустившись с алтаря, прошёл вперёд несколько шагов и вдруг ударился о стену, повернул в обратном направлении и наткнулся на дерево. Старик подошёл к собаке, потянул её за ухо, и тут сердце его защемило от жалости — он увидел, что оба глаза были выжжены солнцем, глазницы превратились в сухие колодцы. И тогда старик взял пса себе.

А теперь он подумал: «Как же хорошо, что я приютил этого слепого пса, а не то сейчас мне не с кем было бы и слово молвить?»

В воздухе разлилась прохлада: дневной зной начинал спадать. Звёзды и луна над навесом тоже потускнели. «Кап-кап, плюх-плюх», — раздался светло-голубой звук воды, словно кто-то вытягивал рыболовную сеть. Но старик знал, что это не плеск воды, не шелест деревьев и не стрёкот насекомых — это шорох тишины тихой безлюдной ночи.

Старик чесал собачью голову, гладил пса вдоль спины до хвоста и снова начинал с головы. Он расчёсывал шерсть, а пёс лизал его руку… В эту ночь тёплое радостное чувство от того, что они есть друг у друга, наполнило обоих, и они стали ещё ближе. Пёс перестал плакать.

Старик промолвил: «Слепыш, мы с тобой — одна семья, согласен? Когда ты не один, насколько слаще жить!» Пёс снова и снова лизал старческую ладонь, а хозяин продолжал: «Жить мне осталось недолго. Если ты будешь со мной до самой смерти, то можно считать, что я умру счастливым». Слепыш облизал всю его ладонь — от пальцев до запястья, делая это так медленно и так долго, как будто ладонь была длиной в десять или даже двадцать ли.

Старик спросил: «Слепыш, как думаешь, наша кукуруза сможет ещё пустить листья?» Пёс перестал лизать его руку и утвердительно кивнул. А старик продолжил: «Она пустит лист сегодня, завтра или послезавтра? Я засыпаю, не мотай головой, я всё равно ничего не вижу. Голос есть, так говори. Ну что скажешь, она пустит лист сегодня или на следующую ночь?» Старик, не открывая глаз, привалился спиной к столбу, и тёмная тень навеса, словно влажным шифоном, накрыла его лицо. Он уже больше не перебирал шерсть на спине собаки, рука остановилась на её голове, и старик погрузился в тихий спокойный сон.