Папина дочка

– Я чаю себе налью сейчас… Что-то вдруг чаю захотелось… А у нас что-нибудь к чаю есть, не знаешь? Конфеты, печенье? А, по-моему, кекс еще оставался… Вкусный такой, с цукатами… Правда же вкусный, тебе понравился? Где же он, этот кекс…

Аллочка смотрела на нее немного удивленно, немного насмешливо. Да пусть хоть как смотрит, но только не говорит того, что собиралась сказать! Ясно же, что она хотела сказать… Мол, если вы будете разводиться, то я с папой останусь… И как ей потом жить после таких слов дочери?

Говорила, не могла остановиться. Наливала чай – говорила. Ставила на стол тарелку с остатками кекса – говорила. Потом будто выдохлась, без сил опустилась на стул… И вдруг произнесла твердо:

– Мы не станем с папой разводиться, Аллочка. Мы будем жить все вместе. Я очень папу люблю. И я очень люблю тебя… И вообще… Я хочу другой стать, понимаешь?

– Какой другой? – осторожно спросила Аллочка. – О чем ты сейчас, мам?

– Да, другой… Понимаешь, я до сегодняшнего дня жила неправильно… Но я не знала этого, понимаешь? Я… Я не умела любить свою маму… Совсем не умела… Более того, я ее отвергала всячески… Да я еще и сама до конца не разобралась в этой проблеме, Аллочка, если честно. Знаю только одно – так больше нельзя… Понимаешь меня, доченька?

– Нет. Не понимаю. Ты же ничего толком не объясняешь, мам. Ничего конкретного. Ты хочешь стать другой… Но при чем тут твоя мама? И папа при чем? Как-то странно все это, мам… Не понимаю я… И вообще, мне еще уроки над делать… Я пойду, ладно?

Не дожидаясь ответа, Аллочка подскочила со стула, ушла к себе. Тата вздохнула, придвинула к себе чашку с чаем, поднесла к губам… И вдруг увидела, как дрожат руки. И почувствовала, что и внутри все дрожит. Господи, как же сильно она испугалась… Хорошо хоть удалось не позволить Аллочке произнести эти ужасные слова! Иначе… Иначе умерла бы на месте.

Поставила чашку на стол, откинулась на спинку стула, прикрыла глаза. И тотчас перед внутренним взором выплыло лицо мамы… Не сегодняшнее, которое она видела, с бороздами морщин и усталым взглядом, а то лицо… Каким оно было много лет назад, когда она уходила… Когда бросала в это лицо свое жестокое и неумолимое – не приходи ко мне, я буду жить одна… Не приходи, не звони, исчезни из моей жизни! Оставь меня…

Господи, как больно. Да, это мамину боль она только что испытала, когда суетилась по кухне, убегая от Аллочкиного решения. Как больно, как больно… Мама, прости! Как же я могла тогда, мама…

Наверное, она это проговорила вслух, потому что очнулась от голоса Паши:

– Эй… С тобой все в порядке, Тань? Сидишь, сама с собой разговариваешь…

Открыла глаза, увидела его: стоит в кухонном проеме, смотрит испуганно. И стряхнула с себя болезненный морок, улыбнулась ему:

– Привет, Паш… Не бойся, со мной все в порядке. Ужинать будешь?

– Да… Я голодный ужасно. Весь вечер по аптекам мотаюсь… Вот, с трудом нашел маме то самое лекарство… Пойду отнесу.

– Давай… А я пока ужин разогрею. Аллочка тоже еще не ужинала, тебя ждет… И Наталью Петровну тоже зови! Если ужинать откажется, то пусть с нами просто так посидит! Давно мы все вместе за одним столом не сидели…

Паша глянул на нее удивленно – почти так же, как давеча Аллочка. Проговорил тихо:

– Ладно, я с мамой приду… Она рада будет…

Ужинали и впрямь хорошо, все вместе. Аллочка весело рассказывала о своей подружке Олеське, влюбленной в старшеклассника, повторяла многозначительно:

– Он ведь такой уже взрослый парень! В восьмом классе учится! Да он на нее, на малявку, и внимания никакого не обращает! Я ей говорю – совсем, что ли, с ума сошла? А она мне – все равно он мой будет, вот увидишь…

Паша кивал головой понятливо, улыбался. Наталья Петровна вздыхала тревожно, слушая Аллочку: не рановато ли, мол, такие темы с ребенком обсуждать? А Тата сидела и просто наслаждалась домашним общением… Хотя и чувствовала себя немного лишней. Но ведь она все-таки здесь, с ними, сидит за общим столом… И слушает, и вникает, и так ей хорошо… Странно, какое незнакомое это чувство! Просто хорошо, и все тут…

После ужина Паша пошел проводить Наталью Петровну до квартиры, а заодно подлатать текущий на ее кухне кран. Аллочка ушла к себе. Тата мыла посуду, все еще ощущая внутри послевкусие от семейного ужина. Как хорошо, как хорошо…

Уже поздно вечером, когда Аллочка уснула, она села рядом с Пашей на диван, проговорила решительно:

– Нам давно с тобой надо поговорить, Паш… Ведь правда?

– Да… Надо поговорить… – эхом откликнулся он. – И я знаю, о чем ты хочешь поговорить, Таня. О том, что ты видела там, в больнице… Ведь так?

– Да, но…

– Давай я тебе сам все расскажу. Эта женщина – медсестра, которая ухаживала за мамой. Ее Полиной зовут. Да, нас очень потянуло друг к другу, не стану скрывать…

– Я видела, Паш. Я все видела, не говори больше ничего. Видела, как она на тебя смотрела… Так смотрит только влюбленная женщина, я понимаю…

– Что ж, хоть за понимание спасибо… – грустно кивнул головой Павел. – Ты сама никогда на меня так не смотрела…

– Паш, но я не это хотела сказать!