Папина жизнь

— Вот что странно, — сказала Анджела, — она и про Глорию, Джеда и Билли тоже не говорила. Чудно как-то, при том, что в коридоре стояли их ботинки, все стены в их картинках… Она как будто не смела признать, что вы существуете. Будто вы привидения какие-то, что ли. Бред.

— Она держала Эстеллу?

— Да, — сказала Анджела.

— Это ты предложила, или она сама попросила?

— Я предложила. Не знаю, может, и зря.

— И как она тебе показалась, когда держала ребенка?

— Трудно сказать. По-моему, нормально. Она положила ее под одеяло на этом своем элегантном кухонном диванчике и поздравила с тем, что у меня такая спокойная дочка. Это ее никак не разволновало, — понимаешь, что я хочу сказать? Правда, ситуация, конечно, совершенно невозможная. Но тут зазвонил телефон.

— Муженек звонил?

— Ну, видимо, да, хотя она мне не говорила. Мне стало неудобно, и я сбежала в туалет.

— Вокруг-то огляделась?

— А как же.

— Фолиевая кислота была?

— Нет.

— Ясно, значит, в спальне рядом с виагрой.

— В общем, когда я вышла, она еще разговаривала. Она в основном слушала, а не говорила. Такое впечатление, что она к нему как-то подлизывалась. Все поддакивала: «Да, милый, ты прав, да, по-моему, ты прав».

— «Милый»? Меня она так никогда не называла.

— Потом наконец она положила трубку, извинилась, что пришлось отвлечься от меня, а я сказала — ничего страшного. Но мне уже надоело ходить вокруг да около, так что я взяла и прямо спросила, как она думает, что теперь делать с фамилиями детей.

— Ну и как она отреагировала?

— Да как на все остальное. Слегка отстраненно. Я очень спокойно говорила, объяснила, что мне грустно из-за Эстеллы, что ей мы записали двойную фамилию, но вообще она будет называться Стоун, чтобы, когда подрастет, не теряла связи с братьями и сестрой.

— А она что-нибудь сказала?

— По-моему, она раньше просто не задумывалась об этом с такой точки зрения. Но ей, похоже, это было не так уж важно, как и все остальное. Она сказала: все так сложно выходит, да? Больше я от нее ничего не добилась. Еще я спросила, правда ли, что они собрались переезжать.

— А она?

— Сказала, что они просто решили съездить на экскурсию. Я упомянула большой дом в этом, как его… Хэйдауне, мол, мы слышали, что они ездили туда смотреть. Ее слегка рассмешило, что я про это знаю, но она мне дала понять, что насчет переезда — это так, фантазии. Может, нарочно не стала говорить, я не поняла. Обидно, да? — Анджела пожала плечами. — Она мне показалась какой-то потерянной, вялой, что ли, как настоящая старорежимная жена, которая ждет мужа из командировки. Я так и вижу, как она вокруг него суетится, подает обед на стол, носки ему гладит, и все такое.

— Это что-то новенькое, — сказал я.

— Вот интересно, — продолжала Анджела, — может, она решила сдаться? Ну, стать уступчивой женой?

— Какой еще уступчивой женой?

— Это одна американская писательница придумала. Написала самоучитель для женщин, как сохранить свой брак. Оказывается, надо во всем уступать и подчиняться мужу.

— В каком смысле уступать?

— В основном надо ему все время говорить, что он прав. Даже если он не прав.

— Да уж, настоящая свобода.

— Эта тетенька пишет, все дело в том, что мы должны выказывать почтение к мужчине и уважать его естественное мужское желание быть первым.

Я умоляюще взглянул на нее:

— Сними сорочку.

Анджела сбросила ее на пол. Я согнул палец и костяшкой провел по ее бедру.

— Теперь давай уступай, — скомандовал я, продвигая палец дальше.

— Ох! Подчиняюсь, — сказала она. Мы легли рядом на постель.

— Ни на что я не гожусь, — сказал я.

— Я тебя прощаю. Тебе, наверное, просто нужно было отдохнуть.

И тут я признался.

— Этот дом в Хэйдауне. Я туда ездил, посмотрел на него.

— Да не может быть!

Я рассказал ей все. Про свою безумную поездку под именем мистера Дали, про сумасшедшую выходку с Тигрой, и про то, как меня парализовал страх и чувство вины, и от слабости я даже кисть не мог взять в руки, пока был один. Анджела в изумлении меня слушала, где-то смеялась.

— Больше всего ненавижу быть бесполезным. Клянусь днем отъезда Дайлис, что больше такого не будет. А теперь я и тебя, и детей подвел.

Анджела придвинулась ко мне поближе.

— Вставь в меня палец.

— Ему у меня в носу хорошо, — удивился я.

— Немедленно.

Я так и сделал.

— Теперь второй.

Я вставил второй.

— Займись мною, — сказала она.

Я занялся ее губами, мочками ее ушей, ее шеей, ее носом. Я занялся ее животом и грудью. Ее сосками, которые пока еще делил с Эстеллой. А потом я нежно перевернул ее на живот.

— Так тебе хорошо, ангел мой?

— Божественно… просто божественно, и так глубоко…

Глубоко… да. Я больше не дышал.

— Нет, не сейчас, — сказала она. — Не сейчас.

Я, как подобает джентльмену, стал думать о другом. Так, представим себе ведро червей… коровью лепешку на тарелке… мерзкие шишковатые коленки дяди Нэда…

Так на чем мы остановились? Ах да.

Я сел на пятки. Анджела перевернулась и тоже села. Колено к колену. Глаза в глаза. Щека к щеке.

— Не трогай меня, — задыхаясь, сказал я. — А то потом придется вытирать стены.

Она ко мне пока не прикасалась. Только говорила.

— Заложи руки за спину.