Пара беллум

Была… В памяти всплывают иные картины. Память, она порою мучает так же, как и страх будущего. Ужас в прошлом и ужас впереди, — что за жизнь?! В начале той войны он сочинил стихотворение, из которого вспоминаются такие строки: счастливы мертвые, им жизнь не угрожает, им не придется больше ничего терять. Тогда они не теряли ничего, кроме жизни, а это не так уж страшно. Теперь людям страшно потому, что есть что терять. Им было страшно думать о жизни, ибо им в жизни не светило ничего. Они тогда в беспорядке отступали в глубь страны, не успевая зарыть погибших товарищей. Отступали без сна и отдыха, грязные и голодные. Они утратили чувство страха смерти и покорно ждали своей очереди быть убитыми и оставленными непогребенными. Однажды им выпала удача: они натолкнулись на котел с кашей, брошенной какой-то воинской частью. Видать, плохо пришлось ребятам, если они оставили такое бесценное сокровище. Каша была еще теплая. От нее исходил такой упоительный аромат, что они решили наконец-то выполнить приказ Верховного Главнокомандующего „Ни шагу назад!“. Они побросали оружие и, отталкивая друг друга, стали грязными руками набивать кашей ссохшиеся от голода животы. Они игнорировали слезливые призывы политрука поскорее удирать от приближающихся немцев. Они нажрались так, что на самом деле не могли сделать ни шагу назад, разлеглись вокруг опустошенного котла и размечтались о будущем. И не о каком-то паршивом завтрашнем дне, а о великом отдаленном будущем, — о том, каким будет мир лет через тридцать или даже через пятьдесят.

— Еды будет вдоволь, — сказал один пророк. — Обувь будет без дыр, — поддержал его другой. — Под душем будут мыться каждую неделю, — добавил третий…

Высказывая такие фантастические гипотезы, они хохотали до колик в животе.

На рассвете все пророки были убиты. Уцелевшие перешагнули через их тела и побрели дальше назад — в будущее, предсказанное убитыми. Промчались годы. Все те предсказания сбылись. А для кого? И что от того погибшим пророкам?! Им же, уцелевшим, это не принесло особой радости. Сбывшиеся мечты оказались ничего не значащими пустяками. Их заслонили другие, чуждые им заботы живых. И им не осталось ничего другого, как утешать себя банальными житейскими истинами. Не мы — первые, не мы — последние. Предсказания сбываются, но не для тех, кто их делает. И совсем не так, как это нужно потомкам. Потомкам предсказанное предшественниками оказывается безразличным, чуждым или ненавистным. У них появляются свои желания и свои предсказания. Они перешагивают через трупы предсказаний своих предшественников и уходят в такое же чужое им будущее.

Так пусть и на их пути тоже встретится свой котел с кашей!..

Пацифисты

А колонна движется и движется. Час. Другой… Вот несут плакат — черный силуэт атомной бомбы, перечеркнутый красным крестом. Но будущая война вряд ли будет атомной. К тому же есть оружие пострашнее атомной бомбы: это — страх перед атомной бомбой. И это оружие уже действует в мире, бьет в сердца и головы людей, причем — без промаха. Кто посчитает число жертв этой еще не начавшейся войны? Кто залечит нанесенные ею раны?

Никакого из ряда вон выходящего страха атомной войны в реальности нет. Это — вымысел прессы и самообман. Страх вообще есть естественное состояние людей. И всегда есть что-то такое, что обобщает страх более или менее широких групп людей. Психиатры и социологи, например, отмечают страх атомной войны у детей. Если бы они теми же методами исследовали детей в России до революции, то они бы столь же „безошибочно“ установили бы страх перед сказочной Бабой-Ягой или перед Кащеем Бессмертным.

Память

Советские люди по многим признакам отличаются от западных по отношению к войне, и среди них — чувство юмора. Они со смехом смотрят на мрачное будущее, и это помогает им легче переживать еще более мрачное настоящее.