Para bellum (СИ)

— Смешно, — согласился Морган. — Но да. Простые люди нуждаются в простых ответах на сложные вопросы. Даже если они не верны. Впрочем, это не объясняет, как они компенсируют реваншизм немцев.

— После той катастрофы в которой немцы жили более десяти лет им, на самом деле, сейчас хочется только одного — хорошей, сытной жизни. — хмуро заметил Варбург. — И они пойдут за тем, кто предложит им это[1]. Французы предложили.

— И что, это полностью гасит их реваншизм?

— В основном. Реваншизм немцев базируется на аристократии и офицерском корпусе. Первые почти полностью покинули Баварию и Ганновер после начала травли, опасаясь за свои жизни. Вторые это сделали еще раньше — при оккупации. Простые солдаты же и унтера слишком политически безграмотны для таких сложных желаний. И их мнениями слишком просто манипулировать. Особенно под пиво. А обывателям на реваншизм плевать. Им бы покушать. И выпить опять же. Лезть в окопы кормить вшей мало кто из них на самом деле желает.

— И… неужели у них получится?

— Хлеба и зрелищ, — пожал плечами Варбург. — Ты думаешь, что что-то поменялось в этом нехитром правиле?

— А Италия?

— Муссолини держался на общественном консенсусе. Его больше нет. А север Италии относится к югу с изрядной прохладой, причем взаимно, — заметил один Ротшильдов. — Да и вообще — вся Италия — это лоскутное одеяло. Так что план возрождения Империи Карла Великого вполне реален, хоть и абсурден на первый взгляд.

— Это неожиданно, но пусть так, — кивнул Морган. — Однако в случае его успеха никаких поводов и оснований для войны между Парижем и Москвой не будет. Германия окажется поделена. А ее восток не стоит войны.

— Мало ли поводов?

— Я не проводы, а про резоны.

— Друг мой, — улыбнулся глава дома Ротшильдов. — Вы слишком далеки от Франции этих дней. Она последние года полтора только и наполнена, что разговорами о былом величии. И жаждет вновь, как во времена последних Людовиков стать гегемоном Европы. А значит и мира. И после восстановления Империи наивно предполагать, что у французов не начнется головокружение от успехов. Союз же развивается слишком быстро и активно вмешивается в международные дела. Так что… — сделал он неопределенный жест рукой.

— Уже сейчас, — дополнил его Варбург, — среди французов разгоняется идея о том, что русские предали их во время Великой войны. И что их нужно наказать за это.

— Народ — это народ, — пожал плечами Морган. — Когда он что-то решал?

— Насколько я могу судить о характере Петена — он и сам так думает. И не только он. Для французского генералитета, который по факту и контролирует сейчас Францию, русские — это дикие туземцы. И тот факт, что они слишком быстро развиваются и ведут свою политику, игнорируя голос Парижа — словно личное оскорбление. В их понимании именно они переносили всю тяжесть войны, а русские просто бездельничали. Прохлаждались. И вообще — русские народ неполноценный и Союзу не место в ряду великих держав.

— Бред какой-то, — покачал Морган головой.

— Не все люди думают рационально. — усмехнулся Ротшильд. — Тот же де Голль, насколько я знаю, грезил этими идеями с детства. И русских в целом презирает. Специально отправившись воевать с ним в Польшу. Что в первую, что во вторую кампанию. А он сейчас герой Франции — ее символ и олицетворение французского воинства. Его речи собирают бурные аплодисменты больших залов.

— Вы думаете, что война неизбежна?

— Так и Фрунзе думает.

— Признаться, не могу в это все поверить. Война ради каких-то навязчивых бредней без всякого практического резона. Вы серьезно?

— А как начиналась Великая война? Как будто в ней имелась хоть капля здравого смысла. — улыбнулся Варбург.

— Да, но она подготавливалась годами.

— А тут нет? Она ведь не завтра начнется. Люди после Великой войны чувствуют разочарование. Они ожидали иных плодов от всех этих усилий. И теперь, когда им дали простые ответы на сложные вопросы, подарив надежду, вновь приободрились. Французы хотят, чтобы Париж стал столицей мира. Не все. Но с каждым днем их становиться все больше и больше. Союз готовиться защищаться. Англичане же планируют на всем этом погреть руки.

— А японцы? Скажите тоже на что-то претендуют?

— Претендовать-то претендуют. Но после того как главная драка в Европе завершится, их поставят на место. Кто бы в этой драке не победил.

Морган немного помолчал.

Ударил кием по мячу, пытаясь загнать его в лузу.

Промахнулся.

Пыхнул сигарой.

И спросил в уже который раз:

— То есть, вы считаете, что война между Союзом и Францией неизбежна?

— Да. — хором ответили все присутствующие.

— Великобритания прикладывает для этого все усилия, — добавил старший Ротшильд. — Да и в самой Франции дураков хватает.

— И на кого вы бы поставили?

— Уж точно не на Союз.

— Это еще почему?