Парабола моей жизни

Остальную часть дня я провел у себя в комнате, с радостью обнаружив, что хозяйка все время поддерживала в камине огонь. Лежа на кровати, я стал читать. Мне было известно, что Эдгарда, занятая в прядильной мастерской за Порта Маджента, возвращается с работы около семи. И действительно, около семи часов я услышал, как она поднимается по лестнице. Я тотчас бросился к двери, чтобы сообщить ей, что ее пилюли меня вылечили. «Я была в этом уверена,— воскликнула она,— как я рада! Идемте наверх к маме!» И, схватив меня за руку, она потащила к себе. Я провел и этот вечер вместе с ней и ее матерью. Они настаивали на том, чтобы я с ними поужинал. Отказываться было с моей стороны скорее глупо, чем благоразумно. Однако я имел мужество — скажу опять, героизм — отказаться. Присутствовал я при том, как они ели, без особых страданий. Общество Эдгарды заменяло мне пищу. Хотя я и не был в нее влюблен, но расположение этой прелестной девушки очень меня подбадривало. Я начал что-то напевать. Голос мой лился свободно, в нем восстанавливалось прежнее звучание. Обе женщины слушали меня, блаженно улыбаясь и то и дело восклицая: «Как хорошо! Что за чудный голос!» Адельки не было. Он на некоторое время уехал в Швейцарию по делам торгового дома, где он работал. Я пробыл у любезных хозяек почти до полуночи. Эдгарда, провожая меня до дверей на лестницу, вручила мне еще коробочку пилюль, купленных ею для меня. Она хотела, чтобы я продолжал лечиться. Растроганный таким вниманием, я выразил свое чувство тем, что поцеловал руку, в которой она держала коробочку. При этом я сказал, что никогда не забуду ее доброго отношения ко мне и, когда буду петь в Милане, обязательно приглашу ее с матерью в театр.

На другой день я встал рано. Желудок сводило от голода. В глазах у меня темнело. Я попросил у хозяйки чашку молока. Она сама принесла ее мне и спросила, доволен ли я тем, что у меня стало тепло? По-видимому, она раскаивалась в том, что не предупредила меня своевременно о сырости в комнате и теперь старалась загладить свою вину. Выйдя из дома около одиннадцати, я опять направился в собор. Но я не смог снова пережить того, что пережил накануне. Цветные витражи — день сегодня был пасмурный,— лишенные яркого солнечного света, поразили меня ощущением холода и печали. Из них точно улетучилось волшебство искусства. Бесследно рассеялось и настроение мистицизма, овевавшее их накануне. Я ушел из собора разочарованный — сегодняшнее впечатление как бы перечеркнуло вчерашнее.

Бесцельно прошатавшись по улицам еще часа два, я определенно ощутил, что ноги отказываются меня носить. Тогда по зрелом размышлении я пришел к заключению, что голод — выражаясь почти по-дантовски — сильнее героизма. И тут я повернул к ресторанчику Бороды. Сел за уже накрытый столик. Пьедони предложил мне в тот день богатейший выбор всевозможных блюд. Я сделал заказ, ни в чем себя не ограничивая, и через какой-нибудь час у меня был другой вид и другое настроение. Я выпил почти полбутылки вина и с огромным аппетитом поел за троих. Когда я кончил обильный обед, завершенный отличным кофе с коньяком «Три звездочки», на меня напала страшная сонливость, и я, положив локти на стол, крепко заснул. В ресторанчике никого не было. Когда Пьедони разбудил меня, чтобы предъявить счет, я сконфуженно почесывая затылок, спросил, в котором часу вернется Борода. Мне нужно, сказал я, переговорить с ним об очень важном деле. Весьма возможно, что Пьедони догадался, о каком важном деле идет речь, потому что он ответил мне, хитро улыбаясь: «Будьте так любезны подождать. Мы ждем хозяина с минуты на минуту». И действительно, милый старик очень скоро появился в ресторане. Он удивился, увидев меня здесь в неурочный час, подошел к столику и сел рядом со мной, как всегда, приветливый и улыбающийся. Держа в руке счет, который должен был оплатить, я сообщил ему о своем положении и пообещал, что при первых же деньгах рассчитаюсь с ним. Борода слишком привык к подобным случаям: он не придавал им никакого значения. Наоборот, он просил меня запомнить, что дом его для меня всегда открыт. Надо ли говорить о том, как он меня растрогал и как я благодарил его! Едва только я вышел из ресторана, как все съеденное мной было уже переварено. Я чувствовал себя львом. Кроме того, пилюли Эдгарды довершили чудо: бронхит рассосался. Я больше не кашлял. Дышал свободно и уверенно. Из этого следовало, что я мог петь полным голосом.