Парабола моей жизни

Я предупредил, что должен отвезти его в Болонью в тюрьму его полка и что мы выйдем через час. Он сначала пристально и дерзко разглядывал меня с головы до ног, останавливая взор на знаках различия моего незначительного чина, а затем очень нагло воскликнул: «Ну, ефрейтор! Такой ты добрый, что отвезешь меня в Болонью! Ну, и такой храбрый?» Я не растерялся ни от его вызывающего вида, ни от его тона и ответил ему очень просто: «Там будет видно». И пошел собираться в дорогу. Через час я был у дверей тюрьмы в полной походной форме, с саблей на левом боку, заряженным револьвером за поясом, в зимней серо-зеленой шинели, доходившей ниже колен, и с ремешком фуражки, спущенным под подбородок. Тюремное начальство выдало мне пару наручников. Вместо того чтобы надеть их на руки заключенного — это было мне противно — я спрятал их в карман. Не скрою, что этот пропащий человек внушал мне некоторую тревогу. Но я постарался скрыть ее и, взяв его под руку, направился вместе с ним на станцию. По дороге я сделал ему выговор за то, что он с самого начала был со мною груб, и предупредил, что в случае, если у него появится желание сбежать, в моем распоряжении имеются шесть способов — и я показал ему шестизарядный револьвер — в корне пресечь у него эту затею. Но тут же прибавил, что не чувствую к нему никакой вражды, и если он будет вести себя, как ему подобает, я буду обращаться с ним как с братом, а вовсе не как с арестованным. И чтобы убедить его: «Вот, смотри, — сказал я, вытаскивая из кармана наручники, — я мог уже давно надеть тебе эти штуки, однако я тебя от них избавил». Он слушал мою речь, опустив голову, и, наконец, в том же нагло-насмешливом тоне воскликнул: «Ну, ефрейтор! Здорово ты говоришь! Уж, наверно, ты адвокат!»