Парабола моей жизни

Через некоторое время я снова встретил Макки в кафе Тринакрия. Там был и дон Пеппино. Макки посоветовал мне самому сообщить Кавалларо о своем отказе работать у его противников. Это, конечно, так его обрадует, сказал Макки, что вознаградит сторицей за все огорчения и страдания, перенесенные им в связи с катастрофическим концом сезона. Я подошел к нему сзади. «Дон Пеппино,— воскликнул я,— пришло время нам с вами поговорить, сбросить маски и увидеть, что у кого на душе!» Я протянул ему руку и, попросив выкинуть из памяти последний инцидент, сказал, что ему верен, сообщил о выгодных условиях, предложенных мне антрепризой Арены Пачини, и о том, что горжусь своим отказом, так как считаю, что в Катании, кроме него, дона Пеппино Кавалларо, на заключение контракта со мной не имеет права ни один импресарио. Он с силой пожал мне руку и усадил рядом с собой. «Титта, дорогой мой,— ответил он голосом глухим и прерывающимся от волнения,— твои слова — бальзам для моего сердца. То, что ты хочешь сделать для меня, очень великодушно, особенно потому, что я твой должник. Но я не могу допустить, чтобы ты отказался от столь значительной суммы. Ведь я знаю, что у тебя в кармане осталось очень немного лир». «Дон Пеппино,— перебил я его,— не будем говорить об этом. Когда иссякнет то немногое, что у меня еще имеется, то меня выручит ежедневная чашка кофе с молоком и обычные булочки, намазанные маслом; в общем, так или иначе мы устроимся». Не могу описать, как просиял Кавалларо: можно было подумать, что ему сделали какую-то живительную инъекцию. Макки обрадовался не меньше его и уверил меня, что если бы и я перешел во враждебный лагерь, дон Пеппино наверно заболел бы. Он ведь знал благодаря Шиуто, который во всем этом деле играл роль «слуги двух господ», что антреприза Арены Пачини, несмотря на то что публика валит туда валом, терпит большие убытки и главным образом из-за огромных средств, затраченных на уничтожение антрепризы Кавалларо. Знал он также, что антрепренеры предложили мне высокий гонорар в надежде, что смогут значительно повысить цены на билеты, спекулируя на моей популярности.

Сидя вместе в прежнем добром согласии и обдумывая, что делать, чтобы волки были сыты и овцы целы, мы пришли к заключению, что мне надо подписать контракт с каким-нибудь театром, для того, чтобы уехать из Катании и внести некоторые подкрепления в мой карман, почти полностью опустошенный. Кавалларо, преисполненный благодарности, уверял, что он никогда не сомневался в моем благородстве и что совершенный мной поступок достоин моего голоса. Втроем, Кавалларо, Макки и я, мы направились на телеграф, где импресарио написал следующий текст телеграммы: «Антрепризе театра Муничипале Салерно. Узнав блестящем открытии сезона, предлагаю вам баритона моей труппы Титта Руффо, лучший голос в мире. Сможет выступить в «Риголетто», «Фаусте», «Богеме», операх вашего репертуара. Отвечайте Кавалларо, Катания». И, показав мне телеграмму, он прибавил: «Это — ничто. Завтра я напишу всем театральным агентам Милана, и те тысяча восемьсот лир, от которых ты так великодушно отказался, чтобы не подвести твоего импресарио, будут тебе возмещены в самое ближайшее время, клянусь тебе в этом душой моей матери».

Бедный дон Пеппино! Его положение было по-настоящему трудным. Чтобы как-то спасти себя, ему пришлось, говорили мне, заложить даже драгоценности жены. Но в тот вечер, когда мы все вместе пошли обедать в порт, он был счастлив. А потом мы, опять-таки все вместе, отправились в театр Арену Пачини. Увидев меня с Кавалларо, антрепренеры театра вытаращили глаза. Решительно всем было известно, что мы давно в ссоре и друг с другом не разговариваем. Кавалларо купил места на стульях, и когда услужливый администратор поспешил предложить ему кресла и притом бесплатно — он отказался с величайшим презрением. «Благодарю,— сказал он,— я не нуждаюсь в вашей щедрости». Мы сели в первых рядах, и очень скоро по театру разнесся слух, что на спектакле присутствую я вместе с доном Пеппино. Многие артисты, которые из труппы Кавалларо перешли в Арену Пачини, теперь жалели об этом. Они на новом месте попали в затруднительное положение.