– Врешь!!! – воскликнул я и со всей швырнул устройство в стену. Оно разлетелось на мелкие кусочки металла. Встав резко с кровати, я начал бродить по комнате. Через секунд десять все слезы пропали, да и в душе лучше. Я такой же, как раньше.
Я медленно подошел к кровати и сел на нее, а Лиззи все глядела на меня.
– Не говори мне про Хёрд, – сказал я. – Лучше спросите меня верю ли я Джеймса…
– В Джеймса? Веришь,– и она моментально заплакала
Я понимаю, почему она рыдает. Она понимает, что это не . Точнее, думает… А, может, так и есть. Стоп… Меня не тошнит! Голова не трещит…
– Да, Лиззи, мной вечно могут управлять, но, кажется, сейчас в голове прояснилось.
Я обнял ее и почувствовал ее влажное лицо на своей коже. Моя кожа питалась холодом ее слез.
– Что же у тебя там прояснилось? – сказала она.
– Джеймс наш самый главный враг.
– Ого! – истерично усмехнулась она. – Как же поздно ты это понял! – и она ударила меня в грудь.
– Ты хочешь сказать, что без меня он бы не справился?
– Справился с чем!? Ты сам хоть понимаешь?
Настала гробовая тишина, что прерывалась лишь звуком кондиционера и тихими шагами в коридоре.
– Лиззи, я не знаю. Понятия даже не имею.
– А та книга Гаро Хриспия!? Может он это хочет!?
У меня сердце ёкнуло.
– Нет. Чтобы свершить то, что было там… Это надо убить все человечество, а Джеймс на это не способен никаким образом.
– В каком плане!? Хочешь сказать он не осмелится?
– Нет, как раз-таки осмелился бы. Ведь он… Он не человек, я же понимаю, что мной управляли… Надеюсь, не временно. Я говорю про возможности.
Она убрала свою голову с моей груди.
– А что тогда снаружи? А? Война! Вот тебе и возможность.
– Но далеко не все участвуют в войне, Лиззи.
– Ну объединяются, допустим, Кейрон, Сирон, Шекспир и другие. Они сверхдержавы! Они могут без проблем захватить всю планету, если захотят!
– Но власть тоже люди!
– Уверен!?
– Да!
– Тогда что же нас используют как нелюдей!?
– Да потому, что… Да не так это же! Работы – это норма!
– То есть ты хочешь сказать, что они не захотят сделать вечных машин, что будут вечно работать на них?
Я промолчал и смотрел лишь в пол. Понятно, если продолжать этот разговор, то мы придем к правде. Хотя тошнота меня и не мучает, но тут уже другое наказание… Тут смерть, осознание беспомощности.
– Мог, пошли кушать, – тихо сказала она. – В столовую пойдем.
– Кто сейчас на разведке? – тихо спросил я.
– Як.
Я кивнул, и, встав с кровати, мягко взял ее за ладонь и поцеловал в губы. Но я уже… Даже не знаю принесло ли это спокойствие. Мы перед смертной казнью. Все это время в ее брюках торчала моя рубашка. Она сняла ее с брюк и накинула на меня. Начала застегивать аккуратно каждую пуговицу, а я глядел на нее. За ее движениями и ее грустным лицом.
– Лиззи, ты же понимаешь, что мы все умрем?
– Да, – выдавила она из себя.
– Так, что же мы медлим, Лиззи? Над нами большая толпа, что поддерживает сильное меньшинство. Зачем?
Она вздохнула, глаза опять заблестели и я понял, что творю не то.
– Пошли есть, Лиззи.
Мы сидим за столиком и вновь едим консервы с парапеем и на этот раз уже с вилками. Генерала тут нет, Як на разведке. Мы сидим тут вчетвером: я, Лиззи, Ублюдок и толстяк. Лиззи уже вечно молчит и ест довольно медленным темпом. Ублюдок смотрел на меня с вниманием, а толстяк уже все съел (самое интересное, что он не такой уж и толстый. Я бы даже сказал, что стройный.) – он глядел на нас с каменным лицом, в котором не увидишь надежды. Я не спрашивал о том, сколько я пролежал, сколько уже было разведок, как обстановка.
– Слушай, – обратился я к толстяку. – Почему тебя называют толстяком?
– Да я раньше был лишь таким.
– И ты похудел, допустим. А что тебе прозвище не сменят?
– Генерал говорит толстым был – толстым останешься.
– Ну, это бред, – сказала Лиззи.
– Да не. Нормально. Я привык уже.
– Как можно привыкнуть к тому, что может оскорбить тебя?
Над нами дул небольшой кондиционер, наш стол был на самом краю столовой, а наши ружья лежали на столе, создав некий четырехугольник, коснувшись друг друга стволами, кроме лука Лиззи – он касался сам по себе.
– Да легко. Я силен, ведь не обращаю на такое внимание. Ну называют меня так и называют. А не прошу других не называть меня так потому, что иначе могу быть уже слабее. Такая просьба будет кровью, что протечет из пленки, которая хранит меня.
Ублюдок засмеялся:
– Был бы ты реально толстым, то тебя бы еще защищал жир.
– Не смешно, – сказала Лиззи.
– Ну шутка есть шутка.
– Да ладно, мне нормас, – сказал толстяк. – Я думаю, никто из вас не погорячился. Я думаю, мы сильны и выберемся.
Ублюдок резко затих, а я уставился на толстяка с фальшивой улыбкой.
– И как ты планируешь все это? Как мы должны выжить? – спросил я.
– Да выйдем и присоединимся к сиронцам…
– Да не за что! – воскликнул Ублюдок. – Там вообще дурдом снаружи! Я лучше погибну тут человеком, чем буду жить монстром там, – тихо сказал он, бросив банку консервы куда подальше. – Хотя, может, они тоже люди… – он потер свою голову рукой. – Нихрена непонятно.
– Мы сильны же.
– Конечно, – кивнул я. – Сильны настолько, что сидим тут.
Ублюдок резко встал.