Парад планет

Председатель колхоза «Барвинок» Михайло Григорьевич Дым собирался уже было обсудить добрую и недобрую славу Хомы и решить, где тут правда, а где кривда, на открытом колхозном собрании. И то верно, почему это мировая пресса приплетает старшего куда пошлют ко всяким там полководцам, почему это с бухты-барахты, не сядь не встань, сравнивает то с Чарли Чаплином, то, глядишь, бросает в объятия к Пабло Пикассо… Почему всемогущая индустрия информации не нахваливает Хому, или, как его еще звали в колхозе, грибка-боровичка, за трудовые показатели и энтузиазм в работе на животноводческой ферме, почему рядом с Прищепой не фигурируют другие скромные герои наших будней? Ведь дыма без огня не бывает, справедливо полагал председатель колхоза Дым… Но в силу обстоятельств, покрытых мраком таинственности, правда и кривда про Хому на открытом колхозном собрании так и не обсуждалась, что, конечно, не могло не привести к определенным моральным издержкам для всей артели.

Ладно, на собрании не обсуждали вопрос о том, будто Хома сверхчеловек, но разве не ходили по селу слухи, что его привлекут… к ответственности?! И заметьте — к уголовной ответственности! За что, спросите? А, как это говорится, за все труды и заслуги, что привели его к всемирной скандальной славе. Вот только по каким статьям привлекать грибка-боровичка к ответственности?

Впрочем, все эти толки остались толками, и вскоре они иссякли, будто их и не было, будто их корова языком слизнула.

Эге ж, разговоры прекратились, но это уже не могло помешать еще большему ажиотажу вокруг имени Хомы. Его образ уже пытались воплотить наигениальнейшие умы эпохи — в живописи, графике, а также в кино и на телевидении, в музыке. Не иссякал поток эстрадных шлягеров, посвященных Хоме Прищепе и пользующихся неизменным успехом в Кривошеях и Липовке, Токио и Буэнос-Айресе. Могущественные киностудии Америки сняли о Хоме несколько боевиков, принесших многомиллионные прибыли. В мире наживы, где правит его величество доллар, имя яблоневского колхозника сумела использовать даже порнографическая индустрия! Что уж тогда говорить о законодателях парижской моды, которые не могли не использовать многие элементы праздничного наряда грибка-боровичка в наиновейших моделях, в том числе и покойницких, модных не только для мужчин, а и для женщин.

При таком всеобщем ажиотаже вокруг Хомы слава его неминуемо должна была перерасти в обожествление его личности, в канонизацию имени.

ГЛАВА ВТОРАЯ

в которой не без некоторого авторского осуждения рассказывается о так называемых «хомопоклонниках», об аналогиях между Хомой и древнеегипетским богом солнца Ра-Горахте и другими богами, а также о массовом избиении болванов в благословенной Яблоневке

Православная и католическая религии, а также ислам с их тысячелетними традициями не видели в Хоме и его популярности особой угрозы своим догмам, зато заметно обеспокоились всяческие секты. Да и как им было не обеспокоиться, когда культ старшего куда пошлют из яблоневского колхоза «Барвинок» чем дальше, тем все больше распространялся едва ли не по всем странам и континентам земного шара!

Культ Хомы, как утверждали некоторые подписчики районной газеты в своих письмах в редакцию, корнями уходит в седую древность, когда наши предки поклонялись богам солнца и луны, ветра и грома, плодородия — Даждьбогу, Стрибогу, Перуну, Велесу и другим богам из этой компании. Проводили аналогии между культом грибка-боровичка, которому уже приписывали собственное учение, и Заратустрой. Не обходилось без ссылок на древнеегипетского бога солнца Ра-Горахте; почему-то в этих рассуждениях упоминалось имя прекрасной Нефертити, супруги фараона Эхнатона из XVIII династии; упоминался Тутанхамон, храмы в Фивах, Мемфисе и Гелиополисе. И уже не подписчики районной газеты, а богословы со всемирной репутацией в своих диспутах вскоре начинали связывать Яблоневку с древней Шумерией, а всяческие квитанции и справки, которые Хома получал в колхозной бухгалтерии, приравнивали к древним глиняным табличкам, исписанным пиктографическими знаками или протоклинописью, на которых фиксировались сведения о количестве продуктов, инструментов и численности рабов. Некоторые интимные письма, написанные Хомой к родной жене Мартохе, сравнивались с «Письмом Саргона II к богу Ашшуре»; жизнеописания старшего куда пошлют на мировом рынке антикварных редкостей ценились не меньше, чем летописи царя Ашшурбанипала, замечательные в художественном и историческом аспектах. Красноречие Хомы, навечно отлитое в золотые формы яблоневских пословиц, присказок, сравнений, каламбуров и небылиц, не без оснований сравнивалось с месопотамской народной мудростью дохристианской эпохи.

Например, как говорили в Месопотамии при царе Саргоне?