Парад планет

Семин ждал, неумолимо возвышаясь над парочкой. Тимур встал с травы. И когда Семин двинулся в глубь кустарника, он без слов пошел следом. Он был в себе.

…На аллее Семин сказал:

— Я тебя давно поджидаю. Борода вон выросла. — Он провел рукой по небритой щеке. — Ты вор? Кто? Любовник? Или в одном лице?

— Насчет вора я не понял.

— Кто ж по каютам шурует, пока хозяева на палубе развлекаются? Но там в сто третьей пассажирка была, она тебя приметила.

— Не меня, значит. Спутала.

— Тебя ведь не спутаешь. Ты здесь один такой.

— Да, верно! — вдруг согласился легко парень. — Но я ее тоже приметил. Из душа голая вышла. До сих пор приметы перед глазами!

— Чего ты полез в сто третью?

— Ну, вор, вор. Интересуют женщины и вещи их особенно, — смеялся Тимур. — Вы уж очень издалека подъезжаете, — помолчав, сказал он. — Там в каюте только эта голая была. Больше никого.

— Кто ж там еще должен быть? — спросил Семин.

— Ну, другая пассажирка, соседка голой.

— Кто-кто?

— Ну, кто вас интересует в сто третьей. Марина.

— Повтори.

— Марина!

Семин молчал. Парень на него смотрел с любопытством, разглядывал. Спросил:

— Тоже, значит, на ней зациклены? Поздравляю.

— Кто ж еще на ней?

— Еще? Ну, вот я! — отвечал после заминки Тимур. — В баре познакомились. Каждый вечер она там. Я ее так и прозвал: девушка из бара. А потом пропала. Прихожу — нет ее. День нет, другой. На танцах, нигде. Я весь корабль обегал. В каюту стучу. Сунулся, а там соседка. Марины не было.

— Не было?

— Нет. Я ее больше не видел.

Семин постоял молча и двинулся по аллее. Тимур не знал, идти ли за ним. Пошел. Нет, не окончен был разговор, без слов продолжался: сели на скамейку, Семин достал фотографию. Парень ее долго изучал в неясном свете фонаря.

— Разглядел?

— Разглядел.

Тимур кивнул, что означало: она.

— Как это ты впотьмах?

— Помню хорошо. Шатенка, бледная такая, красивая. В синем платье. Светлые глаза. В баре сидели, весь вечер я ей в глаза смотрел. И еще походка!

— Что походка, что?

— Ну, не походка… Держится так прямо. Она как струнка!

Семин сидел, прикрыв ладонью лицо. Сказал вдруг:

— В подъезд вошла. Понимаешь, в подъезд… Я сейчас, говорит, жди, я к подружке. И все. И она на корабле. Бывает? Вдруг — девушка из бара! — Рассмеялся невесело: — Стерег-стерег, а она — шмыг! Мышка. В подъезд!

Снова посмотрел на парня, увидел:

— Где она, где?

— Кто знает, кто сейчас где.

— Сейчас… А тогда? После каюты? Потом?

— Не видел, не встречал.

— Дальше, дальше.

— А дальше на другой день был конец, — сказал Тимур.

Семин встал со скамейки, пошел, не оглядываясь. Парень за ним не последовал. Точка была поставлена, точка.

…С аттракциона, выбравшись из лодочки, спускалась навстречу женщина и кричала: «Топил, топил! Вот он!» Все это уже было: ночь, костры, женщина посреди парка с гневно воздетыми руками. Семин вовремя изменил маршрут, ускользнув в кусты… Но тут же на полянке подбежали к нему с объятиями двое: «Лёха, живой! Лёха!» Молодые, веселые, они сжали его так, что Семин едва выдавил: «Я не Лёха!» Незнакомцы в четыре руки тискали его, мяли: «Ты чего, Лёха? Это ж мы, Ваня и Тарас!» Встреча была пылкой, короткой, они уже бежали прочь, а он, замерев, стоял посреди полянки, рылся в кармане пиджака. Закричал: «Фотография!» Следом помчался: «Фото! Фото там в бумажнике!» Выскочив на аллею, он только спины их увидел вдалеке, прохрипел: «Убью!» Ваня с Тарасом услышали, посмеялись на прощанье беззлобно: «Ладно, хрен хромой!»

А Семин обернулся и разглядел на скамейке еще двоих… Нет, ночь необычная выдалась, и с приключением! Эти двое, тоже молодые мужчины, одетые кое-как, перепачканные синей краской, сидели рядышком, обнявшись, один другому голову на плечо склонил. «Что ж вы, мужики? Задницу трудно поднять? На ваших глазах!» — напустился на них Семин. И отошел, поняв тщетность упрека: не видели его, не слышали. Двое было, а казалось, один сидит, смотрит безучастно. Все же голова приподнялась с плеча, вдогонку засмеялась: «Задницу-то? Можно!»

Но другое донеслось до Семина, далекое: «Марина!» Он стоял посреди аллеи, обратившись в слух. Не мерещилось: «Марина, Марина!» Семин побежал. По парку, по набережной. По лестнице вниз, к морю. Кричал: «Марина!» Вдруг та ночь опять вернулась: женщина мелькнула под фонарем, за ней человек промчался. Снова их Семин догонял. Все было как тогда, только бежал быстрее, себя подхлестывал, судьбу. И не ушел от него невидимка, не растаял, не испарился привычно, нос к носу они столкнулись, и Семин замкнул объятия:

— Вот так. Познакомимся!

— Давай! — Человек тоже полез обниматься.

— А за ушко да на солнышко?

— Эх, где ж оно теперь, солнышко!

— Да никуда не денется, выйдет!

— Вот тебя за ушко, тебя!

— А «Марина» кто кричал?

— Ну кто? Ты, по-моему!

— А чего это мы с тобой одно и то же кричим? — спросил Семин. Он не отпускал невидимку, держал крепко.

— И я, между прочим, интересуюсь! — отозвался тот и схватил Семина. Светало, они шли по берегу, друг друга конвоируя.

— Что, имя распространенное?

— Или на двоих одна, — последовал ответ.