Парад планет

— В чем дело? Ничего не понимаю, — удивился Плюмбум.

— Ну, обстоятельства. Все переменилось.

— Вот так вдруг… В один день?

— Именно, в один день.

Мария поцеловала Плюмбума, забрала у него свой чемодан.

— Странно! — сказал Плюмбум.

— Прощай, мой повелитель.

— Прощай, золотая рыбка! — пробормотал Плюмбум, недоумевая все больше и волнуясь, а Мария с карапузом тем временем скрылись в вагоне.

Потом они появились в окне внутри вагона. Плюмбум подошел, встал перед Марией. Она смотрела на него с улыбкой, без выражения.

Поезд тронулся, и тут Мария сделала странный жест, очень короткий. Скрестив пальцы, показала: решетка! Плюмбум по инерции повторил жест, снова получилась решетка…

Он все понял. И сказал негромко, будто Мария должна была слышать за стеклом:

— Это не я!

Мария смотрела без выражения. Поезд набирал ход. Плюмбум шел все быстрее, потом побежал.

— Не я, не я! — твердил он. — Его не должны были… в тюрьму! Не я твоего Шарика!..

— Ты, — явственно прошептали за стеклом губы Марии. — Ты.

Карапуз напоследок показал язык…

Перрон кончился, Плюмбум затормозил на краю. Поезд умчался.

Потом он бежал по коридору штаба. Толкнул дверь, вошел.

Седой сидел за столом под портретом, углубившись в бумаги. Он мельком взглянул на Плюмбума, ничего не отразилось на его лице. Плюмбум тоже молчал, застыв посреди кабинета.

— Вы что-то хотели сказать, Чутко? — наконец проговорил Седой, не отрываясь от бумаг.

— Нет. Ничего, — отозвался Плюмбум.

— А я вам хотел сказать. По вашей информации приняты своевременные меры. Лица, подозреваемые в злоупотреблениях, задержаны. Так что поработали не зря, спасибо вам… — Он опять посмотрел на Плюмбума, который все не уходил. — Что-нибудь не ясно?

Три лодки подплывали к берегу в предрассветной мгле. На берегу в камышах их поджидали люди в ватниках, куртках, вязаных шапочках и шарфах. Разные люди с одинаковым выражением терпеливого ожидания на лицах.

Лодки причалили. Высадившихся на берег мгновенно обступили плотным кольцом. Вспыхнули факелы. Бодрый голос сказал в мегафон:

— С добрым утром, товарищи браконьеры!

Дальше все пошло своим чередом. Извлекли из лодок сети, вынесли на берег и немалый ночной улов. Потом случилась неожиданность, но во имя таких неожиданностей и устраивали ночные засады эти предусмотрительно одетые люди, вполне еще молодые и спортивные.

Трое или четверо задержанных вырвались из кольца, побежали к лесу. За ними с готовностью, можно сказать, с удовольствием устремились батальонцы.

Среди преследователей, растворившихся в сумраке чащи, был и Плюмбум, твердивший, как всегда в таких случаях, свое «гнать, держать…». И он гнал, и он держал! Долго гнал атлетически сложенного браконьера, мощно, с треском прокладывавшего свой путь сквозь чащу, а потом он его и держал — прыгнул, схватил за ноги, повалил и держал! Но держал недолго, потому что противник легко отбросил его в сторону, но Плюмбум снова на него прыгнул… Они повозились немного, пока в синем предутреннем свете не разглядели друг друга: отец — сына, сын — отца.

Отец был в восторге.

— Сыну!

— Отцу! — отвечал Плюмбум в том же духе.

После легкой заминки отец придумал:

— Грибникам!

— Браконьерам! Ты браконьер, отец?

— Конечно!

— Идем, я буду тебя допрашивать.

— Вперед! — с энтузиазмом согласился отец.

Вышли из леса.

— Ого, пацан, какого лося свалил! — позавидовал кто-то то ли в телогрейке, то ли в куртке.

В дальнейшем разговор происходил в комнате штаба. Они сидели за столом друг против друга, отец и сын.

— А бывает такое, чтобы сын отца допрашивал? — смеялся отец.

— Бывает, конечно.

— Нереально, Руська.

— Фамилия, имя, отчество.

— Но я могу тебе дать отвод как близкому родственнику!

— Фамилия, имя, отчество.

Отец перестал улыбаться.

— А может, мне это вообще мерещится? Это ты, Руська? Дай руку… Ты!

— Фамилия, имя, отчество.

— Чутко моя фамилия, — отвечал отец. — Чутко Виктор Сергеевич. Тысяча девятьсот сорок второго года рождения. Женат. Имею сына семнадцати лет. Не судим. Пиши, пиши!

— Пишу.

— Руська! Я давно за тобой наблюдаю. Оперотряд! Ты что, хочешь стать милиционером? Я помню, в детстве ты хотел стать милиционером, потом подался в пожарные. Правда, это было давно, в первом классе… Что ты все пишешь?

Плюмбум молча писал.

— А может, тебе нравится власть? Смотри, это опасно! Вчера в «Известиях» была статья, я специально отложил, ты прочти. О том, какая опасная штука власть, когда человек еще не созрел морально. Или ты считаешь, что ты созрел? Может, ты видел в жизни столько зла? Но где и откуда, я не понимаю!

Плюмбум поднял глаза, промолчал.

— Ты меня слышишь, Руська? Смотри, какой у тебя почерк замечательный, ты уже с первого класса пишешь как взрослый, ты вообще очень способный парень, учителя говорят, что ты…

— Вот здесь, пожалуйста, — сказал Плюмбум.

— Что?

— Распишитесь.

— Вот даже как. — Усмехнулся отец.

— «С моих слов записано верно». Подпись и число. Вам на первый раз выпишут штраф, оплатите в сберкассе.

— «Оплатите» или «оплотите» — как правильно?

— Оплатите.

— Видишь, какой ты молодец. А пошел в сыщики. А может, это у тебя пройдет?

— Вот здесь, пожалуйста. Распишитесь.