Парадигма крови (СИ)

В этот час я любила посидеть на трассе с чашечкой ароматного нухи. Конечно, пока не возвращались дети. «Там» у меня было трое детей... Я помню, как разбилось мое сердце, когда я очнулась от этого сна и увидела все ту же белую комнату, все те же мониторы, рисующие бесконечную кривую моего пульса. Я кричала и рвалась, требовала вернуть меня обратно, к моим детям, к моим мужьям.

Ремни прочно держали меня.

Сознание захлестывали волны паники, и, по-моему я тогда была безумна, потому что знала, что у меня трое детей. С добрыми лицами, умными глазами, гибкими телами и длинными стройными ногами. У них были блестяще-черные волосы до пояса и сильные короткие хвосты. Кроме того, у меня было два мужа, к сожалению, я не могла вспомнить их лиц, но точно знала, что одного из них зовут Артемий Пламень, а другого – Фейссах, что значило: «Вспышки-Изумрудно-Зеленого-В-Глубинах-Океана».

После этого, я лишилась зубов и большей части кожи.

Кто-то поил меня с помощью трубочки, склоняясь над моей постелью, говорил что-то на мягком воркующем наречии, которого я не понимала, гладил по щекам, успокаивая, вытирая слезы. Я все хотела рассмотреть его, но лицо расплывалось, маячило передо мной неясным белесым пятном. Постепенно, зрение исчезло вовсе и сны стали приходить наяву.

Они все больше и больше уподоблялись ярким воспоминаниям прошлого.

Я вспоминала, как приходили в дом дети детей, как залы и комнаты наполнялись их звонкими голосами.

Среди них были и мои внуки, и внуки моих друзей. Они разбегались по дому, копались в привезенных мной редкостях, щебеча и визжа от восторга, облепляли черного пушистого тиу. Тиу, которого звали Найденное-Далеко-Сияние, притворно ворчал и валился вместе с малышами на пышные аспарские ковры, задрав все шесть лап кверху и мотая многорогой головой. Как ходили мы в парк на западном берегу и катались на всех каруселях, что нам попадались. Как низко кланялись нам встречные дракониды, выражая признательность и почитание. Как утром меня будил мой тиу, фыркая и толкая меня мягким теплым рылом, как Фейсах просыпался, с улыбкой открывая свои ясные бирюзовые глаза, как дрожали его вибриссы, когда он смотрел, как я отталкиваю мохнатую морду тиу, недовольно ворча спросонья. Как он обнимал меня, со смехом зарываясь лицом в мои темно-медные волосы. Как наш помощник – Светлый-Как-Небо, подавал утренний сарш в дымящихся пиалах, и подсыпал душистый часси в курильницы, стоящие по углам столовой. Через полчаса он появлялся в дверях, неподвижный и светящийся выжидательным зеленовато-голубым светом. Это означало, что нам пора на работу.

Да, работа!

Как странно, о самом важном вспоминаешь в последний момент! Хотя, может, для каждого главное – как раз эти милые домашние картинки? Нет, нет! Моя деятельность была очень значительной! Воспоминания о «работе» вызывали у меня ощущение тревоги и трепета. Тут память изменяла мне, являя яркие разрозненные сюжеты, такие грандиозные, насыщенные глубоким смыслом, что, начиная думать об этом, я просыпалась и снова оказывалась в мире боли и страдания. Теперь меня лихорадило, кидало то в оглушающий жар, то в тряский холод.

Ночь Приношения! Великая Ночь! Праздник Жизни и Смерти!

Теперь, я видела все, как наяву.

Я поднимаюсь по ступеням золотой Пирамиды.

Темно-малиновый диск солнца висит над пурпурно-черным горизонтом. Полированные грани Пирамиды Единого горят яростным пламенем заката. Я поднимаюсь все выше и выше, преодолевая бесчисленные ступени. Солнце идет вниз, а я иду вверх.

Наконец я вступаю на прямоугольную площадку на самой вершине. Я делаю несколько шагов, и замираю в центре квадрата, а солнце застывает над самой гранью земли.

Все затихает: и ветер, свободно несущийся в безумной вышине, и запруженная народом площадь внизу. Не слышно ни единого звука. Я медлю еще один только миг, собирая всю себя в единый кулак воли. Пора! Я вздымаю руки, вытягиваясь в тонкую струну, солнце, пылающим краем касается горизонта. В ту же секунду из недр титанической Пирамиды доносится не-то вздох, не-то дрожь. Звук нарастает, набирается силы, воздух над громадным сооружением начинает дрожать в зыбком мареве. Солнце словно подергивается прозрачной дымкой. Кажется, что и оно исторгает этот утробный рев, на переворачивающей душу низкой ноте. Край его исчезает за горизонтом, будто бы растворяясь в синих волнах земли. Пространство рвется в прощальном крике. Еще секунда, и солнце словно срывается за край земли.

Остается лишь узкая, фосфоресцирующая полоска, очерчивающая окоем неба. С исчезновением последнего луча рев обрывается и я чувствую как звенит кровь в моих жилах. Этот звон все громче и громче, сердце грохочет, подобно молоту ударяя по наковальне сознания. Я физически ощущаю, как душа моя рвется наружу: