Парадигма

— Я слышу, как плачет кровавыми слезами Сеетра! — воскликнул жрец. — О горе нам! Она надрывается, рвет мне душу! И где-то вдали ей вторит обезьяноподобный Ифоотра! Да… Боги приходят сюда! Они ждут щедрых даров! Чувствуете, как поднимаете ветер, как закручивается в вихрях песок? Теетоп близко. Высшие и низшие — все здесь!

Хен примирительно поднял руки и сделал шаг к выходу из повозки.

Держа клинок перед собой, цаплеголовый пропустил его. На помост уже выгнали оставшихся десятерых заключенных — у кого-то под скулой чернеет синяк, кто-то пытается остановить хлещущую из раненого плеча кровь. Хен на негнущихся, деревянных ногах доковылял до людей, втиснулся в середину шеренги.

— Темные силы тоже явились сюда, солдаты! Мелкие, злобные, страшные демоны! Они клацают зубами, вспарывают когтями землю, урчат и бьют длинными хвостами и кожистыми крыльями! Им не терпится урвать кусочек душ ваших братьев! Стоит признаться, они омерзительны: из слезящихся пустых глаз льются кровавые слезы, собачьи морды кривятся в жадных ухмылках!

Под ногами чавкнуло, Хен опустил голову — наступил в кровавую лужу. Однако страх перед скорой смертью пересилил брезгливость. Вляпался и вляпался — плевать. Обезглавленные тела в трех локтях от них затихли.

Проходящий жрец собрал головы, точно обычные плоды, в холщовый мешок и спустился с помоста. Медленно побрел в сторону деревянных истуканов.

— Настало время для второго этапа! — возвестил жрец. — Пора вкусить божественную плоть! Она дарит невероятное блаженство и в то же время разъедает кишки! Она священна и проклята! Она одновременно освобождает и сковывает! Узрите, солдаты, настоящее чудо!

Палачи вложили окровавленные клинки в ножны, спустились с помоста и, покачиваясь, устало побрели в сторону шатров. Их места заняли жрецы. Один из цаплеголовых встал у шеренги заключенных, вынул из поясного мешочка россыпь хлебных шариков и потребовал вытянуть руки ладонями вверх.

От нервов скрутило живот, мышцы ломит, как после долгой тренировки, Хен внутренне приказал себе собраться — хныкающим и пускающим слюни его не увидят. Взглядом отыскал Вора. Тот сосредоточенно наблюдает за казнью. Это успокоило Болтуна — страх исчез.

И потому, когда на раскрытую ладонь положили хлебный шарик, Хен даже ухмыльнулся. Этот хлебный шарик наощупь шершавый, с серыми пятнами на белом, совсем небольшой, крошится от любого прикосновения. Слюна затопила рот, живот голодно заурчал — его не кормили уже больше нескольких дней.

— Ешь, — прошептал цаплеголовый. — И не вздумай хитрить — тебе же будет хуже.

Остальные заключенные уже усиленно работают челюстями, ошалело поглядывая друг на друга и жрецов.

Ну что ж…

Выбора нет.

Хен проглотил шарик. На вкус — хлеб как хлеб, разве только горчит больше обычного. Два раза пожевал — и ничего. Остальные заключенные мотают обеспокоенно головами. Жрецы уставились на них, выжидают, даже старик в капюшоне заткнулся, повернулся в их сторону.

Повисла абсолютная, всеобъемлющая тишина. Армия замерла, царь и эвпатриды поднялись с резных кресел. Трепещут флаги, раскачивается из стороны в сторону пепельная трава под порывами ветра. Где-то далеко жалобно ржут лошади. Парень справа от Хена закашлялся, коснулся пальцами горла. Его лицо приобрело синеватый оттенок, на щеках выступили черные вены. Из носа брызнула кровь, потекла струйками по лицу, шее, пачкая и без того грязный хитон. Но кашель не смолк, наоборот усилился, стал надсаднее и болезненнее. Парень согнулся пополам, страшно затрясся.

Остальных заключенных постигла та же участь — кроме Хена. Они посинели на глазах и, корчась, повалились на настил. Кашель, переходящий в бульканье, разорвалтишину. Вот сидящий бородач расправил плечи и вскинул голову, распахивая рот. И тут же из него полился фонтан крови с черными сгустками, глаза вылезли из орбит. Вот солдат, напоминающий огненной шевелюрой Рыжего, растянулся на полу из-за того, что его горло лопнуло от напора мерзкой жижи.

Хен замер не в силах пошевелиться и вздохнуть. Его замутило, к горлу подкатил комок. Но Болтун сдержался и не выблевал содержимое желудка. В голове закрутилась лишь одна мысль: он сейчас начнет выкашливать внутренности, яд распространится по сосудам и венам, сжигая на своем пути мозг и сердце, смерть близка, близка, близка!

И он даже ощутил резь в районе солнечного сплетения и частые покалывания в затылке. Однако солдаты затихли, валяются в лужах сероватой мерзости сломанными куклами, уставились почерневшими глазами на настил, а он по-прежнему стоит на ногах — целый и невредимый. Мгновения сменяют друг друга, армия продолжает наблюдать, жрецы сжимают обеими руками поблескивающие в утреннем свете кинжалы с волнистыми клинками.

Старик в капюшоне сделал два шага к Хену, его худая ладонь с шишковатыми пальцами легла на плечо. Длинные тонкие губы — такие широкие, точно у лягушки, тянутся от уха до уха — разлепились: