Иногда в память впечатываются другие детали, кроме собственной гибели. Лица восставших рабов. Их поблескивающие, заполненные чернотой глаза. Кожа, обтягивающая черепа. Впалые щеки. Губы, испачканные то ли кровью, то ли в дурманящей сознание отравой. Лбы, испещренные морщинами.
Релин потерял счет времени, дни и ночи слились в один миг вечности. Он не знал, куда его тащат, зачем и почему. Способность связно мыслить покинула его, хотя если бы потрудился сложить одно с другим, то понял бы, что путь вел только в одно место — в дворец-крепость. Сил ни на что не осталось — ни кричать, ни плакать, ни умолять, ни думать.
Он стал предметом, ничем, слился с камнями, песком, небом, солнцем.
По крайней мере, так ему казалось.
А потом что-то изменилось. Воздух взорвался криками и звоном железа. Релин крепко зажмурился, съежился, ожидая получить кусок ржавой стали в бок. Всем своим естеством пожелал превратиться в валун, дабы больше не терпеть мучения. Однако его сердце продолжает биться, продолжает выстукивать ритм.
Деревянный шест резко дернуло, повело в сторону. Релин ударился о землю, клацнули зубы, брызнули звезды из глаз.
Те рабы, что несли его, лежат рядом с ним, истекая кровью. У одного оперение стрелы торчит из глазницы, у другого — из груди. Раны смертельные — с такими только к богине смерти.
Остальные ублюдки бегают вокруг него, пытаются отбиться от трех бородачей с длинными полуторными клинками. Звенит сталь, раздаются нечеловеческие крики, чавкает вспоротая плоть, скрипит песок под сандалиями. А затем — жуткая тишина.
Рабы погибли. Кто-то лишился головы, кто-то получил длинную, глубокую рану от низа живота до ключицы, кого-то проткнули насквозь, как жука протыкает иглой мальчишка.
Релин лежит в окружении девяти трупов. Неотрывно, не моргая пялится на бородачей-спасителей, не зная убьют ли его сейчас или позже.
Узнавание пришло не сразу: да перед ним же стоят бессмертные Жакераса!
Тогда где же их предводитель?
Словно в ответ за спиной раздался знакомый голос:
— Великий тгон, вот мы и встретились!
Они шли весь день и вечер, устроили привал лишь, когда выступили звезды. Сильно похолодало — тело сотрясала дрожь, а зубы стучали. Онемели ноги и руки. Псевдокупцы разожгли небольшой костерок, вынув и разложив на песке из заплечной сумки высушенные брикеты верблюжьего дерьма.
Релин тянул озябшие ладони к танцующим язычкам пламени. Один из бородачей накинул на него теплую шерстяную хламиду. Кровоточащие стопы саднили и чесались, кожаные сандалии, которые пришлось снять с мертвого раба, давили в пятке, ремешки обтягивали ногу слишком туго.
Жакерас и его люди сидели вокруг костра, жуя галеты и запивая теплой водой из фляг. Практически не разговаривали друг с другом, перебрасывались лишь время от времени скупыми фразами.
— Откуда у вас всё эти вещи? — спросил Релин, дожевав кусок вяленого мяса. В последний раз он ел целую вечность назад.
— Украли, — буднично ответил Жакерас. — Если таковым можно считать, что мы забрали свои же вещи.
— Крепость кишела рабами!
— У моих людей много талантов. Без пищи, одежд и оружия мы бы далеко не ушли, поэтому, собственно, выбора не было. Рискнули — и получили подарочки. Конечно, мы бы могли поступить как вы, великий тгон, однако… — Он растянул губы в широкой улыбке, показывая белые, словно жемчужные, зубы. — Это слишком радикально. Боюсь, смерть не приносит нам наслаждение. Сойти с ума пока не входит в наши планы.
Седобородый хохотнул. Кажется, свалившиеся на голову неприятности совсем не выводят его из привычной колеи. Он ведет себя точно так же, как во дворце-крепости — ест, шутит и сыплет афоризмами.
Ему все доставляет удовольствие, мелькнула мысль.
— У меня много вопросов, — сказал Релин.
— Позвольте, тгон, перейти на «ты». В конце концов, я старше вас.
— Мне все равно. Говори так, как посчитаешь нужным.
— Задавай свои вопросы, великий.
Показалось, или слово «великий» произнес с издевкой?
— Как вы меня выследили?
— Если коротко: любой бессмертный чувствует другого. Нас мало на свете, а потому
— Что по-настоящему случилось с илотами? Вы же знаете, да? Их черные глаза, странное поведение…
Жакерас положил ладони на колени, глянул на него с хитрым прищуром и некоторое время помолчал. Псевдокупцы делают вид, будто не слушают их беседу, лениво жуют мясо, взгляды устремлены на танцующие огоньки. Кто-то из них почесывает густую бороду, кто-то давит сандалией маленькие камушки. Пламя потрескивает, дымит, но согревает, тепло приятно покалывает руки, лицо и колени. А вот в спину дует холод, густая тьма окружает их.