Однорукий так сильно пожал плечами, что ножны за его спиной брякнули.
Найват поднялся, мысленно оценил ситуацию. Интересно получается. Значит, как только Певцы покинули храм — убежали! — на них кто-то напал… Или нет? Почему труп один? Где остальные? Трава вокруг не примята, на земле ни одного следа. Колдовство? А может, Ренай убил мага? Убил остальных? Проклятье! Сколько ни гадай — ничего конкретного не появится.
— У этого картавого господина сумка была, — проронил татуированный.
— Что?
— Сумка, говорю была. С записями. Маг, как и вы, пытался вникнуть в шифры на стенах. День и ночь переписывал логограммы, обсуждал с своими. Но всё это было до того, как их стали мучить кошмары. Храм свёл их с ума и прогнал.
Куда ни кинь взор, всюду торчат кипарисы, практически касаются серыми шапками листвы небес. Раскидистые ветви, точно скрюченные лапы чудовищ, высятся над их головами, противно шуршат на слабом ветру. Из стволов сочится едкая густая жидкость, похожая на черную кровь. Лес еще не смирился со своей смертью, борется, не понимая, что спастись ему не удастся.
— Я предположу, что Шепчущий оторвался от команды, — сказал Ренай. — А затем в одну из первых ночей здесь кошмары убили его.
— Помолчи, — бросил Найват и закрыл глаза.
Найват подавил все внутренние голоса. Выкопал клинком небольшую яму. Необходимо по-человечески похоронить мертвеца, иначе его душа не выберется из пустой тленной оболочки и не станет частью плаща богини смерти.
Сказано — сделано. Найват в последний раз обыскал труп и, ничего не найдя, опустил тело — легкое, точно деревянная кукла — в могилу. Его ладонь легла на грудь, губы зашептали беззвучную молитву Сеетре.
— Господин, смеркается, — сказал однорукий, никак не участвуя в погребении.
Солнце-око скрылось, некогда раскаленное докрасна небо приобрело металлический оттенок, из мертвой земли начал подниматься легкий туман.
— Нам пора, — настойчиво сказал Ренай. — Ночью в этом лесу небезопасно.
В сгущающихся сумерках его глаза ярко блеснули.
— Мы никуда не пойдем, — заявил Найват, отряхивая ладонями от налипшей грязи хламиду.
Брови татуированного удивленно поползли вверх.
— Я… я не понимаю, господин.
— Я должен найти убийцу.
— Вы, наверное, очень устали, если говорите подобное. Храм…
— Да-да, — резко перебил Найват и скопировал манеру речи Реная: — Храм будет преследовать меня. Я помню. Мне наплевать.
— Но почему вы так уверены, что Шепчущего убил человек? Скорее всего, этого беднягу доконали кошмары.
Найват откупорил крышку меха с водой, сделал несколько жадных глотков, а затем, тяжело вздохнув, бросил:
— Ошибаешься. Нашего убили люди.
— Но…
— Никаких «но». Выполняй, что говорят. Или ты забылся?
Татуированный проигнорировал его угрозу:
— Вы рискуете нашими жизнями!
Усмиряя накатывающие волны гнева, Найват спросил:
— А твоя жизнь чего-то стоит? Ты сам мне говорил, что потерял всё. Так какой смысл держаться за пустоту? — Он попробовал смягчить тон. — Я тебе повторяю: этого мага убили люди. Взгляни, у него нет сумки с бумагами. Её украли! Украл тот, кто убил. И мы должны все вернуть.
— Послушайте себя, господин. Этот бедняга перед смертью мог сжечь бумаги, мог их выкинуть в ближайшею реку, мог, в конце концов, съесть их! Безумие не поддается логике! Одни боги знают, что спятивший маг делал тут прежде, чем его сердце остановилось.
Найват махнул рукой.
— Я решение не меняю, Поющий, — устало сказал он. — Разговор окончен. Сегодняшнюю ночь переночуем здесь, возле могилы нашего брата.
В ответ татуированный лишь покачал головой.
На четвертый день слежки за храмом Найват практически сдался. В недолгие часы сна его мучили кошмары — конечно, не такие реалистичные, как в разрушенной обители Певцов, но жутко выматывающие. Просыпаясь, он кривился от тупых болей в затылке и в висках, от которых с трудом удавалось сосредоточиться. Сложные и стройные умозаключения больше не были ему подвластны. Найват убеждал себя, что как только покинет проклятый лес, всё выправится, силы вернутся, но, прячась в засохших кустах вместе с Ренаем на вершине взгорья, ему всё чаще казалось — он здесь навсегда. Будут находиться новые и новые причины остаться…
Глубоко вздохнув, Найват в сотый раз всмотрелся в храм. Три острых шпиля башни протыкают небеса; их стены, будто усыпанные звездами, в алых лучах солнца колко поблескивают. Взор то и дело останавливается на черных провалах окон, пытаясь уловить хоть какое-то движение.