Парадокс Апостола

Муж светился от счастья, окружал Анну непривычным вниманием, организовывал частые вылазки на Пелопоннес и даже взял недельный отпуск, чтобы вместе с ней заняться оформлением детской комнаты. Они ждали девочку, и это пробуждало в нем самые глубинные чувства, о существовании которых он раньше даже и не догадывался. Анна все хорошела, на ее тренированном узком теле растущий живот казался забавным накладным муляжем, беременность ей шла. Беспокойная София, узнав о положении невестки, смягчилась, все чаще благостно сидела в кресле на своем просторном балконе, надев роскошные солнечные очки и соломенную шляпу. Приходя с прогулки, она приносила невестке то деревянный лоточек со спелой клубникой, то свежий, осыпающийся кунжутом кулури[16], вкуснее которого Анна ничего в жизни не ела. Анна продолжала заниматься в студии, хотя понимала, что скоро нужно будет сделать паузу: двигаться становилось тяжело, а провести урок, не совершая рискованных па, было практически невозможно.

В то пасмурное утро клиника буквально дрожала от наплыва людей, будто половина Афин ожидала пополнения.

— Ничего удивительного, это сезонный бум. Созревают счастливые плоды удачно проведенных отпусков и праздников, — посмеивался в усы врач, который вел ее беременность.

— Вы вот, я вижу, тоже в Рождество времени даром не теряли? — подмигнул он, прокладывая путь к кабинету УЗИ сквозь разномастную толпу.

В небольшой затемненной комнате тревожно мерцал монитор, перед которым сидел человек в белом халате. Он даже не обернулся, когда Анна вошла, лишь кивнул головой в сторону кушетки. Она поднялась по приставным ступенькам и улеглась поудобнее. Живот вздымался перед ней, как Капитолий, по которому блуждала внимательная рука перинатолога.

После обследования ее попросили подождать в приемной, где в предвкушении хороших новостей толкались и балагурили греческие семьи. Анна наблюдала за двумя упитанными мальчишками, уплетавшими слоеную выпечку и исподтишка пинавшими друг друга новенькими кроссовками, в которые нарядила их мать, выводя «в люди». Та пыталась что-то прочитать в медицинской карте, близоруко щурясь и тяжело вздыхая…

Дверь приемной внезапно распахнулась, Анну пригласили войти. Она едва успела переступить порог, как в кабинет ворвался Харис — растрепанный, бледный, он примчался с другого конца города и был чем-то очень встревожен. Слова врача прозвучали сухо и обыденно, как сама неизбежность. Прошло несколько секунд, прежде чем она смогла осознать услышанное: врожденный порок сердца…

Осанистый Харис сразу как-то ссутулился, потух и, не глядя ей в глаза, произнес вполголоса:

— Мы должны с этим смириться, Анна. Дождемся родов. Фетальная хирургия находится пока еще на самой ранней стадии своего развития. Такие операции практикуют два-три специалиста во всем мире, они не поставлены на поток — это сродни научной фантастике. В Греции нет даже клинической базы, которая позволила бы…

— Он сказал, шанс на выживание — пятьдесят процентов. Пять-де-сят!

— Родная… эндоскопия в данном случае невозможна, мы говорим об открытой операции: полостной разрез и изъятие плода… Ты понимаешь, чем это может обернуться? Разрыв плаценты, инфицирование, гибель ребенка…

— Ты же врач, Харис, и знаешь лучше меня — половина таких детей… — Анна запнулась. — У нас есть еще пара недель, давай подумаем, рассмотрим варианты!

Муж изучал геометрию кафельного пола и красноречиво молчал.

* * *

По узкому проходу накопителя аэропорта бежал маленький человек с плотно набитой дорожной сумкой, его жидкие волосы прилипли к вспотевшему лбу, позорно оголяя прогрессирующую лысину. Он судорожно искал глазами свой выход на посадку и наконец, сверившись с билетом, облегченно вздохнул: самолет задерживался. Плюхнувшись на первое попавшееся сиденье, он случайно задел локтем молодую женщину, которая вздрогнула и отодвинулась подальше.

Анна провела уже час в ожидании вылета, наблюдая за обычной суетой афинского аэропорта в начале летнего сезона. Кондиционер практически не работал, и ей было невыносимо жарко в льняном пиджаке, который был призван скрывать выпуклый живот от пристального взгляда стюардесс. Недосып последних недель тоже давал о себе знать — решение далось ей непросто.

Поначалу она не допускала и мысли об обмане: пыталась переубедить мужа, плакала, ставила ему ультиматумы. Но потом поняла: страх его так глубок, что ей не сдвинуть эту глыбу с места. Он приводил ей убедительную медицинскую статистику, чтобы доказать, что риск потери ребенка слишком высок. Уверял, что при грамотном консервативном лечении они «сумеют дорастить» Оливию до того момента, когда будет возможна полноценная операция.

А если не сумеют?

Оливия…

Имя было выбрано уже давно. Сгорбленная София пребывала в полной уверенности, что по греческой традиции внучка будет названа в честь нее. Но перешагнуть через эту условность казалось теперь такой малостью по сравнению с решением, которое Анна осмелилась принять…