Парадокс Апостола

— В медицине, милая, риск обоснован и даже необходим, — Нойманн педантично поправил стопочку бумаг на столе, которые и так пребывали в идеальном порядке. — Ваша операция — мой маленький вклад в развитие науки. А это единственное, что меня интересует.

Под вечер дождливого дня медсестра заглянула в четвертую палату интенсивной терапии. Пациентка крепко спала.

«Фамилия греческая, а чертами не похожа. Худая-то какая, одни жилы, и как она только носит».

Вздохнув, сестра проверила, хорошо ли отлажена капельница, прикрыла шторы и беззвучно вышла из комнаты.

Анне снились сумбурные сны.

В них ничего невозможно было разобрать, только яркие краски и йодисто-соленый вкус моря…

Ей казалось, она вновь стоит по пояс в воде, всматриваясь в покосившийся горизонт и пытаясь различить чей-то зыбкий, удаляющийся от берега силуэт.

Она открыла глаза и попыталась сесть.

Острая боль тут же вернула ее в исходное положение, одновременно напомнив, где и по какому поводу она находится. Анна судорожно откинула одеяло и взглянула на свой безупречно круглый живот.

Его перечеркивал тонкий шрам под стерильной повязкой.

* * *

В доме напротив зажегся яркий свет. Сначала в комнате, затем в кухне. Долговязая фигура в мятой пижаме подошла к раковине, наполнила турку, и, поставив ее на плиту, со вкусом потянулась.

«Проснулся мой приятель сегодня что-то поздновато», — вздохнула Анна. Часы показывали пять утра, но она уже час как сидела в детской, убаюкивая Оливию. Это стало привычным ритуалом: раннее утро, для многих еще ночь, тишина спящего дома, она у окна укачивает на руках беспокойную малышку. И одинокий сосед напротив — трудоголик, для которого утренние часы, видимо, были наиболее продуктивными.

Больше ни души.

Оливия очень плохо спала. Анна, которая еще носила в себе страх за ее здоровье, боялась оставить дочь одну хотя бы на минуту. Она сидела рядом с ней днями и ночами, кормила строго по расписанию, гуляла с ней в любую погоду, постоянно взвешивала и переодевала. От сторонней помощи она отказалась, опасаясь, что любая няня будет недостаточно внимательна. На контрольном осмотре у детского кардиолога, где присутствовал и Харис, ее заверили: с ребенком все в порядке, девочка здорова, и ее сердце работает, как хорошо отрегулированный механизм.

— Медицина действительно шагнула вперед, — разводил руками врач. — Еще несколько лет назад у такого ребенка был лишь малый шанс выкарабкаться. А теперь вы только гляньте на эту куклу, — он причмокнул влажными губами, ущипнув Оливию за пухлую ногу, — конфета!

Харис поморщился, сухо поблагодарил коллегу и вышел.

Его реакция на все случившееся была предсказуемой.

Когда Анна, придя в себя после операции, набрала номер мужа, он ответил на звонок мгновенно, как будто не выпускал все это время аппарат из рук. Тихий настороженный голос, рубленые фразы — он явно догадывался, что произошло, хотя до последнего не хотел в это верить.

— Ты в Москве?

— Нет.

— Где ты находишься, Анна?

— Харис, я тебе все объясню.

— Это то, о чем я думаю?

Молчание.

— Тебе нужен хороший стационар, ты должна сейчас находиться под медицинским наблюдением!

— Хорошо…

— Хирург тебе обо всем сказал? О риске выкидыша, преждевременных родов? О том, что ты могла вообще не встать с операционного стола?

— Харис, да. Но это был наш шанс, понимаешь, единственный.

— Да, это был наш шанс. Шанс прожить жизнь вместе, в любви и доверии. Мое слово врача для тебя ничего не значит? Я говорил тебе, все будет нормально, ты же взяла на себя риск, который мог убить вас обеих. Бросилась к какому-то шарлатану, который еще неизвестно что смыслит в этих делах.

— Роберт Нойманн не шарлатан.

Харис замолчал.

— Нойманн, ну конечно, как я не подумал… Кто еще взялся бы за это дело в сложившихся обстоятельствах… Для него все люди — кролики, им руководит одно лишь тщеславие. Зато в собственных глазах он — светило… Я не знаю, отдаешь ли ты себе отчет, что своим чудовищным обманом ты отказала мне в праве быть отцом, мужем, профессионалом, наконец!

Харис нажал на кнопку отбоя, отошел от окна и, ослабив узел галстука, рухнул в кресло.

Жена приняла необратимое решение, вскрыв острым скальпелем их совместную жизнь, их общее будущее. Вот он, ее способ разрешения жизненной дилеммы: сбросить его со счетов, лишить всех человеческих прав…

Дернув лицом, он вновь протянул руку к телефону.

— Рад слышать моего дорогого коллегу! Как нынче погода в Афинах, уж, наверное, получше, чем наша слякоть?

— Слякоть. Именно, аморальная циничная слякоть.

— А я думал, вы звоните меня поблагодарить… — Голос профессора был ровным и не выдавал никакого волнения. — Все прошло без малейших осложнений, пациентка чувствует себя хорошо.

— Я тебя затаскаю по судам. Ты не имел права. Моя жена — не подопытный материал для твоих сомнительных исследований.