Парадокс Атласа

Если так посмотреть, то все становится проще. Сначала Либби устроит небольшой пожар, чтобы сработала сигнализация, и всех эвакуировали. Затем она слегка подправит камеры слежения. Защитная оболочка ядерного реактора «Уэссекса», которая не работала – просто не могла заработать без магической помощи того, кто еще не родился, – состояла из самого реактора, регулирующих стержней, паропровода, турбин и насосов. Там, словно по сюжету романа-антиутопии, не было ни души, одни только сверкающие немыслимой, стерильной чистотой механизмы.

Ну, разве что кроме нее. Медита, способного зажигать звезды.

Либби встанет под генератором. Закроет глаза и вспомнит огонь, от которого закипает кровь в жилах, ярость, от которой распирает в груди. Гнев и сомнение. Боль и беспомощность. Ведь, несмотря на всю теорию магии, на вычисления и на то, как трудно преодолеть сопротивление двух атомных ядер и соединить их, Либби понимала: дело не в точности. Дело в том, что ей придется взять в руки, в свои жалкие человеческие руки, сверхновую. А чтобы коллапсировать и взрывом прорваться сквозь время, ей просто нужно раскрыться. Она и прежде злилась, но направляла эмоции внутрь: одинокая, униженная, с разбитым сердцем. Однако в этот раз так ничего не выйдет.

На этот раз она закроет глаза. Глубоко вдохнет и сделает то же, что и прежде, только не даст себе оплошать, потому что больше не боится. Больше она не испытывает боли и не нуждается отчаянно в костыле чужой веры в нее. Впервые с тех пор, как Либби покинула стены Общества, с тех пор, как вошла в кабинет декана НУМИ, с тех пор, как повстречала Нико де Варону, с тех пор, как умерла сестра, с тех пор, как она потеряла половинку сердца, она впервые не признает себя неполноценной. Не усомнится в собственной силе. В том, чего заслужила.

Она сделает это. И сделает в одиночку.

Позднее она уже не вспомнит деталей – только всплеск. Как он родился у нее в груди и использовал ее тело одновременно как проводник и источник энергии, которой не знают люди, не потребляют машины и о которой даже не слагали легенд. Она не вспомнит истерии, абсолютного безумия, когда в то же сердце, которое разбивалось, с каждым разом все больней и больней, с двенадцати лет, хлынула энергия звезд. Не вспомнит, что именно у нее взяли, не вспомнит, сколько сил приложила и пролила пота, не сможет точно сказать, на сколько градусов менялась температура крови, как сводило мускулы и дрожали пальцы; не вспомнит обезвоживания, мучительной боли, и как бешено, сбиваясь, стучал ее пульс. Позднее, оглядываясь назад, она заново переживет, – вспоминая вспышки, но не слепоту, – мгновения, когда ее словно разрывало на части.

Потом все было как в тумане, и совершенно точно она могла припомнить только утро того дня. Как нацепила бейджик, поправила его, натерла до блеска и подумала: «Судьбу можно выбрать».

Пора зажечь пламя, в котором сгорит, к хренам, весь этот путь.

IX Олимп

Белен

Спустя годы Белен Хименес вспомнит дни после ссоры с Либби Роудс у каменного круга Калланиш и решит, что повела себя как обиженный ребенок и что это стоило ей безумных денег. Во-первых, она выгребла все средства со счета на авиабилет с бесконечными пересадками и к тому времени, как гнев поостыл (где-то в небе над Атлантикой), сообразила, что могла бы вернуться домой бесплатно да еще и продуктов купила бы по прибытии. А так, психанув, Белен, конечно, свою точку зрения выразила, но в целом, поступила не очень умно.

Однако годы еще не прошли, и та Белен, что вернулась в ЛАРКМИ, умирала с голоду, злилась и провалила экзамен по физике, курсу, на который пошла ради Либби Роудс. Та, кстати, в Лос-Анджелес не возвратилась. Видать, устроила-таки взрыв и на волне от него покатила назад, в свое будущее. Ладно, сайонара, аминь.

А самое безумное – в том, что Белен ни разу о нем не слышала. Ни намека. Даже о патенте корпорации «Уэссекс» на термоядерное оружие она узнала лишь спустя годы, и то когда заключила правительственный контракт и тайком, рискуя служебным допуском, перерыла горы конфиденциальных бумаг. Правда, к тому времени наступила середина 2010-х, и такие вещи, как уровень допуска, ее ни черта не заботили. Когда-то, примерно в нулевые, когда в Белен пылал огонь оптимизма, она предсказывала, что будущее международной политики за наднациональностью (Европейский союз! Североамериканское соглашение о свободной торговле! Организация, мать их, Объединенных Наций!), хотя куда лучше оптимизма помогал, чего греха таить, гнев. Он и заставил порыться в секретных документах, отыскать информацию об уникальном, неповторимом взрыве в 1990-м, определиться наконец, что работа по лживым контрактам со страной-колонистом стоит поперек горла, и уйти в вольное плавание.