Парадокс Гретхен

– Так и волнуйся на здоровье, только внутри себя и потихоньку, а не ставь это беспокойство во главу угла! И не используй его как орудие, чтоб заставить плясать под свою дудку! Тем более дудка твоя, мамочка, ты уж прости меня, и ломаного гроша не стоит. По крайней мере, для Пашки. Он давно уже в свою дудку дудит, свою музыку придумывает…

– Да согласна я с тобой, Светка, во всем согласна! Но хотя бы просто позвонить можно? Жив, мол, здоров…

– Мам, да все у него в полном порядке!

– Ну почему ты так уверена, дочь?

– Да потому что знаю! Только сегодня с ним по телефону разговаривала…

– Сегодня? Правда? Он на домашний звонил, да? И что? И где он живет? Что с ним? Он прямо сюда звонил? Когда? – взволнованно встрепенулась Ася. Вцепившись в Светкины плечи, она принялась трясти ее изо всей силы, словно пытаясь добыть таким способом побольше информации о Пашкиной жизни.

– Мам, прекрати! Ну что ты меня трясешь, ей-богу! Я-то в чем перед тобой провинилась? Пусти, больно же! Говорю же – все в порядке с ним!

– А где, где он сейчас живет? Он адрес тебе сказал?

– Нет, я и не спрашивала… На фига мне его адрес? Они, по-моему, вообще собрались уезжать куда-то…

– Куда? Зачем уезжать?

– Не знаю!

– Ну почему, почему ты не спросила, Свет? Господи, с ума я с вами сойду…

– Вот этого совсем не нужно делать, мамочка! И вообще, бросай свою дурную привычку – с ума сходить! Пойдем лучше поедим чего-нибудь. Я голодная – жуть! У нас в доме еда какая-нибудь имеется, а?

– Да вон – в сумках полно всего… – кивнула Ася головой в сторону притулившихся к ногам кошелок. – Набрала вкусностей всяких, хотела Пашку подкормить…

– Ну так и меня подкорми! Я тоже твой ребенок, между прочим! Забыла, что ли? А то все Пашка да Пашка… Пойдем, мамочка, вставай! Сейчас мы с тобой чаю попьем, поедим, еще сыночка твоего любимого душевные песенки послушаем…

Ася послушно поднялась со скамеечки и понуро поплелась за Светкой на кухню. Усевшись за стол и положив усталую голову на руку, принялась следить за дочкиными хлопотами, потом тихо произнесла ей в спину:

– Свет… А можно тебя попросить? Если Пашка еще позвонит, ты скажи ему… Ну, в общем… Скажи ему, что он во всем прав… И еще скажи, что я все, все поняла. И прошу у него прощения. Он поймет. Так и скажи: мама у тебя прощения просит… Ладно?

– Ладно, мам, – серьезно проговорила Светка и посмотрела на нее долго и внимательно, – обязательно скажу, слово даю. Только он на тебя и не сердится вовсе.

– Ну, все равно… Все равно скажи… Свет, а голос у него какой был?

– Да нормальный. Голос как голос.

– Ну, не встревоженный? Не больной? Не грустный?

– Мам, ты опять?..

– Все, Свет, не буду больше. Хотя чего уж там – буду, конечно. И волноваться буду, и звонка его ждать буду…

А Татьяна сидела на своей кухне совсем одна. Так же налила себе чаю, так же грустно положила большую голову на руку. И задумалась. Собственно, мыслей особых в голове не было, просто звучал и звучал, будто доносился издалека, тонкой, слабой ноткой Маргошкин голосок: «Мам, вы же любите друг друга… Чего вам воевать-то…» И, будто подхватывая его на лету и не давая исчезнуть, выплывал откуда-то и сегодняшний Асин тихий голосок: «Кот твой, по-моему, очень тебя любит…»

Татьяна и сама это знала. Знала, что любит. Да и она его тоже – чего уж там говорить. А только почему-то сидит одна на своей кухне, несмотря на наличие обоюдного супружеского чувства. Как-то так получилось, что не захотели ни Кот, ни Ритка принять ее любовь, забраковали ее чувства на корню. Как будто у нее, у любви этой, кем-то определенный и установленный стандарт есть. Она же у всех разная все-таки. У кого спокойная и ровная, у кого страстная и ревнивая, а у нее вот такая, со своей собственной придурью – с высокими для любимого целями, с самоотдачей, с самоотверженностью, с одержимостью, наконец… Татьяне же действительно за него обидно! Такой умный мужик – и всего лишь учитель в дурдоме… Что она, для себя старалась? Она ж его хотела в люди вывести! От души хотела. Потому что любила…

И Ритка тоже хороша – обиделась она, видите ли. Надо было наорать на нее как следует да подзатыльника крепкого отвесить – тогда бы, может, по-другому отреагировала. И не звонит, поганка… Не нужна ей мать, выходит. Убежала за своим Пашкой и про мать забыла. И что теперь Татьяне остается? Сидеть да переживать, да бить себя в виноватую грудь кулаками?

Она вздохнула еще раз и, отодвинув от себя чашку с давно остывшим чаем, вытащила из лежащей на столе пачки сигарету, начала искать глазами зажигалку. Не найдя, встала и подошла к окну, оглядела в ее поисках подоконник. Потом, всхлипнув, вдруг смяла сигарету, и уткнулась горячим лбом в прохладное оконное стекло, и заплакала горько, тяжело и отчаянно, сотрясаясь крупным телом.

Страшно, наверное, когда тебя никто не любит. Но еще страшнее, когда твоя любовь, какой бы она ни была – хорошая или плохая, с придурью или нет – оказывается никому не нужной…

Часть V

15