Парадокс о европейце

А ведь еще совсем недавно – льнула. В первое время оккупации был момент, когда обыватель на немцев очень надеялся. Мол, уж эти-то наведут порядок и пойдет по-прежнему мирная и милая, сытая приятная жизнь с полными лавками, вкусными и дешевыми iдальнями, сладко пахнущими за квартал цукернями и соблазнительными кафешантанами. Куда там.

Поначалу немцы искали опоры в украинской буржуазии, но она оказалась сплошь русско-еврейской. Из этого разочарования, должно быть, немцы взялись за дело и оказались умелыми и азартными мародерами: уже и высшие офицеры посылали посылки в Германию, а от мелких чинов и от солдат украинское добро шло на Запад эшелонами, даже сало посылали. Немецкие солдаты шатались по городу пьяные, с красными бантами на груди; может, такое украшение, по их мнению, облегчало задачу соблазнения местных, тоже пьяных, уличных шалав? Городом овладело иррациональное истерическое возбуждение: точно такое в России во время войны умело подогревал в массах Ленин. Что ж, в условиях хаоса удобнее хватать власть.

Неизвестно откуда, на волне бурления национальных чувств, с одной стороны, призывов всеукраинского кадета Григоровича-Барского к присоединению к Австрии, которая обеспечит-де полную свободу политической украинской мысли, с другой, восстаний в Галиции и на Дону, и появился опять в их жизни брат Леопольд. Было это – как бы вспомнить точнее – осенью, кажется. Да, осенью, яблоки падали, перед восстанием против Гетмана в Киеве. И до нового воцарения Петлюры с Винниченко – они, как говорят марксисты, были классово близки… Потом Киев пал под ноги большевиков.

Леопольд чудесно преобразился: из ксендза он стал подтянутым, не без щегольства офицером, но с пастырской строгостью в прямой фигуре. Причем в неожиданном чине – адъютанта самого Гетмана. Леопольд прислал в Белую Церковь коляску, возница передал короткую записку, что-то вроде иронического czy moge pana zaprosic[16]. Это было приглашение на аудиенцию с Его Светлостью Ясновельможным Паном Гетманом Всея Украины.

Сговорились на ближайшую пятницу.

Повезли Иозефа прямиком в Липки, где квартировал немецкий конвой Гетмана и был гетманский штаб. Леопольд встретил в вестибюле, торопясь, дважды поцеловал младшего брата и в своей сухой манере, чуть иронически, сказал, что Гетман желает его, Иозефа, видеть.

Иозеф удивился: что ж такого ты обо мне ему наговорил…

Леопольд усмехнулся:

– Ты общаешься с интеллигенцией, Гетман хотел бы знать твое мнение…

Кабинет был скромен и строг, что казалось странным при всеобщем стремлении в те годы, как и во всякие революционные, к театральщине и показухе: никакой романтической драпировки под старину, никаких украинских рушников и куренных флагов. На большом столе в центре – цветная карта Европы, которую издалека можно было принять за расшитую скатерть. Украина, разумеется, была посередине.

Гетман тоже был прост и строг. В казачьей черной черкеске с косыми газырями, бритый наголо, с умными темными глазами. Впрочем, едва он заговорил, как показался Иозефу не боевым офицером, а старинным усадебным шляхтичем, превратившимся на Украине в добродушного русского барина. Впрочем, был он и авантюрист: положение, в котором он оказался благодаря нынешнему и неожиданному, совсем сказочному изгибу русской истории, не столько заботило, сколько забавляло его. Атмосфера заговора бодрила. Говорил он по-русски совсем чисто и совершенно по-приятельски сказал Иозефу, что для него, русского офицера, измена присяге, царю – тяжелое испытание и бремя. К тому ж это его двойственное положение: то ли он монарх, то ли глава республики – казалось, эта противоречивая политическая роль очень его развлекала. Глаза Гетмана играли. Уж не тайный ли он русофил, подумал Иозеф. Или зачем-то ломает комедию.

– Что вам со стороны видится в нашем этом… беспорядке, любопытно узнать? Понимаете, мне хоть и не очень интересно вникать, но украинская интеллигенция…

Иозеф кратко и энергично сказал то, что думал. И что от него, очевидно, хотели услышать. Что в этот свой неповторимый час Украина смогла выставить наконец-то вперед, на политическую сцену, умных, образованных и энергичных деятелей, до тех пор довольствовавшихся лишь газетными полосами и профессорскими кафедрами.

– Но, позвольте, это все и не военные, и не политики, – сказал Гетман мягко и чуть иронично. – Первый – университетский историк из Львова, второй… как бы это сказать… беллетрист из народа, мечтатель… впрочем, такие любят э-э… исторические стихии.

– Да, многие их считают чудаками, милыми, но бескрылыми, бессильными, хоть и страстными, – вступился за товарищей по классовой прослойке и Малой раде Иозеф. – Но позвольте вам напомнить, что именно под влиянием выступлений Винниченко съезд принял идею всеобщего вооружения народа. Вы скажете, что это, кажется, предлагали и марксисты. Но ведь приняли же резолюцию об украинской народной милиции…