Парадокс Ромео

– Вот! Вот! Ничего без меня не можешь, – бушевала за дверью мама. – Ведь все потом придется решать мне. Поешь, прежде чем уходить. Вспомни, что у тебя слабое здоровье. И за что мне все это досталось? Я могла прожить другую жизнь!

Еще папка могла быть в гостиной. Когда он последний раз садился за инструмент? Два дня назад. Нет, четыре. Вернулся вечером после столкновения с соседкой и долго играл, успокаиваясь, решая, что делать дальше.

– Куда ты пошел? Куда? – по-новой запричитала мать, как только Всеволод вышел из своей комнаты. – Ты мог хотя бы переодеться. Никто меня здесь не слушает!

Настало время принять участие в разговоре.

– Мама! Я тебя отлично слышу!

Гостиная. За ней открытая дверь в кабинет отца. От кабинета повеяло правильной рассудочностью, спокойным расчетом. Тик-так, тик-так, выражали свое недовольство часы, садясь на шпагат, – без пятнадцати три. Однако, время бежит.

Папка стояла около пианино. Ноты пылились на подставке.

Он стал их медленно собирать, вспоминая, как играл. Как за завесой музыки ему было хорошо.

– Никуда ты сейчас не пойдешь! – встала в дверях мать. – Я звоню отцу. Пускай он сам приезжает и решает, что делать.

Она исчезла. И тут же запищали кнопки телефона.

Белый лось с укоризной посмотрел на Всеволода. Сколько себя Всеволод помнил, этот лось всегда так на него смотрел. Они с отцом были солидарны в своем недовольстве.

– Ты ведь тоже никогда не был в Камбодже? – тихо спросил Всеволод белую статуэтку. Лось молчал. – И не будешь.

Пищали кнопки соединения – отец к телефону не подходил. Напольные часы вздыхали, с шуршанием прогоняя через себя время. Стрелки усами пронзали пространство.

Всеволод смотрел вокруг, и ему казалось, что каждый предмет в доме против него. Что каждая вещь затевает свою игру. Что неведомый противник выстроил сложную многоходовую партию, и он становится невольным игроком в чужой раскладке.

Пищали кнопки. Мать упорно пыталась дозвониться.

Всеволод опустился на диван, включил телевизор. Полчаса. Надо же это время как-то занять.

«Я прошу тебя! Пожалуйста!» – кричала на экране заплаканная девушка.

«Нет! Я сказал: «Нет!» – категорически отвечал мужчина, сбрасывая вещи в чемодан. Летели туда одни футболки, словно человек собирался на чемпионат мокрых маек, где ему постоянно придется переодеваться.

«Прости меня! – выла девушка, оставаясь безвольно сидеть в кресле. – Это была ошибка».

«За ошибки, дорогая, надо платить!» – Новая стопка футболок отправилась в чемодан.

Девушка рыдала, опустив лицо в ладони. Плечи ее сотрясались. Мужчина застыл над подозрительно пустым чемоданом.

– Не те дубли склеили, – пробормотал Всеволод.

Мама внесла тарелку салата и бутерброды.

На экране мужчина бросил чемодан в машину и прощально посмотрел на дом. В окне стояла заплаканная девушка. Она зачем-то подняла руку и помахала мужчине. Он нахмурился и отвернулся.

– Ну что за бред! – вздохнул Всеволод, пересаживаясь за стол. – Почему нельзя снять нормальное кино?

– Какое нормально кино, если вы сами ненормальные. – Мать успокаивалась, но еще ворчала, спуская накопившееся.

– Самые обыкновенные.

На экране мужчина ехал в машине. Флешбэки возвращали его в прошлое. Он вспоминал о том, как ему было хорошо с девушкой, которую он только что оставил. И как потом было плохо. На машину лились потоки воды. Скрипели дворники.

Всеволод поморщился. От всего этого сводило зубы.

– Ешь давай! – оторвалась от экрана мать. – Опоздаешь.

Есть расхотелось. Всеволод залпом выпил чай и поднялся.

Мужчина на экране ударил по тормозам, остановившись посреди дороги. Вокруг все возмущенно засигналили. Народ торопился. Торопился и Всеволод. Кадим Алиевич не любил задержек.