Присутствие Диомидова ее не удивило. Посылка с грибами и записочка Мухортова тронули. Известие о смерти Беклемишева впечатления не произвело. Мама заработала выговор за то, что подвергла гостя томлению. Разговор за столом шел вокруг более современных дел. И как Диомидов ни старался вернуть его в прежнее русло, Зинаида Ивановна тут же ставила плотины. Полковник злился и уже подумывал о том, что не пора ли ему раскрыть свое инкогнито и попросту задать несколько вопросов? Теперь, после того, что он узнал, маскарад был вроде и ни к чему. Сдерживало его только то, что мать и дочь могут неожиданно замкнуться.
«Нет, - решил он. - Это я еще успею».
И ввернул словцо про «кандидата наук», который, наверное, сейчас очень расстроен смертью Беклемишева.
- Полно вам, - заметила Зинаида Ивановна, похрустывая печеньем. - Он торопится диссертацию кончать. Знаем мы этих кандидатов. Огорчен! Огорчался кот, слизав сливки. Мало показалось.
- Фи, как грубо, Зиночка! - сказала мама. - Нельзя так говорить о людях. Что подумает молодой человек?
Зиночка хмыкнула и бросила лукавый взгляд на Диомидова. А мама сердито поджала губы и после некоторого молчания стала развивать свои взгляды на воспитание. В качестве примера она привела какую-то княгиню, которая даже в трудные годы военного коммунизма умела сохранять человеческое достоинство.
- У нее не было приличной обуви, - сказала Нина Михайловна наставительно. - Она сшила себе чуни из портьер. Но все равно было видно, что это княгиня. «Ах, шерочка, - говорила она мне, - цветок, даже увянув, останется цветком».
- Сеном, - сказала Зинаида Ивановна.
- Что? - не поняла мама.
- Сеном, говорю, цветочек станет. Или, - хмыкнула Зинаида Ивановна, - силосом. - Мама не удостоила ее ответом и обратилась к Диомидову.
- Вот и Серж, - сказала она. - Я всегда считала Сержа необыкновенным человеком. Когда я увидела его отрешенные глаза, я поняла, что с ним случилось что-то страшное. «Не имеет значения», - сказал он. Любовь для него уже не имела значения. Это же ужасно, когда любовь уходит.
Зинаида Ивановна раскрыла было рот, чтобы прокомментировать слова матери, но та отмахнулась от нее.
- Не мешай, - сердито попросила она. И пожаловалась. - Цинизм молодых людей бросает меня в дрожь. Они спокойно рассуждают о вещах, которых надо стыдиться. И при этом употребляют такие слова… Нет, не говорите мне ничего. Раньше было по-иному. «Нина, - сказал Серж. - Я ухожу. Мне тяжело, но я должен носить это в себе». - «Что?» - спросила я. Он махнул рукой… «Я написал», - сказал он. «Мне?» - спросила я. Он усмехнулся. «Нет, - сказал он. - Я оставил рукопись в музее. Но я, кажется, сделал глупость. Впрочем, это не имеет значения». Мне стало жаль Сержа. Он выглядел таким потерянным. Я взяла его под руку, и мы долго ходили возле Манежа. Серж так занятно рассказывал про индейцев. Он прожил среди них несколько лет. Ходил босиком по лесу. Его кусали змеи и пантеры. Я и сейчас ужасаюсь… Босиком… Бр-р…
- Как княгиня, - вставила Зинаида Ивановна. - Или даже хуже. Портьер в лесу не было.
Нина Михайловна только повела сухоньким плечиком. Диомидов теперь узнал все и уже без особого интереса прислушивался к словам Струмилиной. Подождав, пока поток воспоминаний иссякнет, он поглядел на часы, притворно ойкнул и заторопился прощаться. Зинаида Ивановна проводила его до дверей, попросила передать привет и благодарность Мухортову.
- Мама утомила вас, - сказала она, протягивая руку.
- Ну что вы, - улыбнулся полковник. - Мне было очень приятно провести вечер в вашей семье.
И подумал, уже отойдя от дома, что ему было бы вдвойне приятнее провести вечер в этой семье несколько раньше, например, хотя бы в тот день, когда к Струмилиным приходил этот липовый «кандидат наук». Но тут уж ничего не попишешь.
А что, в сущности, дало ему посещение ванильного домика? Удалось пролить свет на дорогу, которой шел не пойманный пока эмиссар. Дорога вела с берегов Амазонки через квартиру Струмилиных в Сосенск, потом в Москву, к яме в лесу. Повсюду на этом пути были расставлены вехи: музей, труп Беклемишева, трость, труп вора, Бергсон, Блинов. Эти вехи-звенья составляли цепь, на конце которой находился Ридашев-Клепиков-Вернер. Он же «кандидат наук». Беклемишевское дело обрело потрясающую ясность, за которой, казалось, чернела пустота. Все как будто было досконально изучено и обследовано. Но агент Хенгенау по-прежнему оставался призраком, хотя о нем и было известно все или почти все…
В управлении полковника дожидался Ромашов. Диомидов поманил его в кабинет, усадил и предложил сигарету. Ромашов мотнул головой.
- Забыл, - усмехнулся Федор Петрович. - Ну, так чем порадуете? Как поживает первая любовь Петьки Шилова? Настя, что ли?
- Бегает Настя. По магазинам. Про Петьку не вспоминает и ничего о нем не знает.
- Да, - протянул полковник. - Четыре сбоку, значит. И наших нет. Грустно, одним словом. Надо Беркутову сказать, чтобы с музеем закруглялся. Ничего мы в музее не найдем. Адресок обнаружился в другом месте.