Артемис не сразу понял, что малыш имел в виду. Никаких червяков в меню, конечно, оказаться не могло — другое дело, улитки.
— Забудь о червяках.
— Забыть о червяках?! — с ужасом переспросил Беккет.
— На время, — успокоил его наставник. — Как только закончим новую игру, можешь думать, о чем угодно. А если будете вести себя хорошо, я отведу вас к лошадкам.
До сих пор единственным видом спорта, удостоившимся благосклонности Артемиса, оставалась верховая езда. Что естественно, ведь основную работу выполняла лошадь.
Беккет указал на себя.
— Беккет, — объявил он с гордостью. Червяки уже превратились в далекое воспоминание.
— Простак, — вздохнул Майлз.
Старший Фаул уже начинал потихоньку жалеть о выбранной им теме урока, однако, раз начав, был решительно настроен продвигаться вперед.
— Майлз, не называй своего брата простаком.
— Не бойся, Артемис. Ему нравится. Беккет, ты простак?
— Беккет — простак, — с готовностью подтвердил малыш.
Артемис потер руки.
— Хорошо, братья мои. Продолжим. Представьте, что вы сидите за столиком в кафе на Монмартре…
— В Париже, — добавил Майлз, самодовольно поправляя позаимствованный у отца широкий галстук.
— Да, в Париже. И несмотря на все ваши усилия, внимание официанта вам привлечь не удается. Ваши действия?
Близнецы тупо уставились на него. Артемис прикинул, не слишком ли сложную тему он выбрал для урока, и тут же с несказанным облегчением и легкой долей удивления заметил искорку понимания, мелькнувшую в глазах Беккета.
— Гм… сказать Дворецки надавать ему по голове?
Майлз тоже выглядел приятно удивленным.
— Простак прав.
— Нет! — воскликнул Артемис. — Вы просто поднимаете один палец и отчетливо произносите: «Ici, garcon».[1]
— Ищи чего?
— Что? Нет, Беккет, не «ищи». — Артемис вздохнул.
Невозможно. Просто невозможно. А ведь ему вскоре предстояло объяснить близнецам, что такое флэш-карта, и научить их работать модифицированной лазерной указкой, при помощи которой можно либо выделить слово, либо прожечь несколько стальных пластин — в зависимости от настройки…
— Попробуем вместе. Поднимите один палец и скажите: «Ici, garcon». Все вместе…
Малыши с готовностью выполнили просьбу. Все, что угодно, лишь бы доставить удовольствие чокнутому братцу.
— Ici, garcon, — произнесли они хором, подняв пухленькие пальчики.
А затем Майлз прошептал, едва шевеля губами, на ухо Беккету:
— Артемис — простак.
Старший брат поднял руки.
— Сдаюсь. Вы победили, с уроками покончено. Может, порисуем?
— Превосходно! — воскликнул Майлз. — Я нарисую свою колбу.
— А мне не будет уроков? — с подозрением поинтересовался Беккет.
— Нет, не будет. — Артемис в приливе нежности взъерошил волосы младшего брата и тут же пожалел об этом. — Никаких.
— Хорошо. Теперь Беккет доволен. Смотри. — Малыш показал на себя, особо подчеркнув широкую улыбку на чумазом личике.
Войдя в комнату, отец узрел всех троих растянувшимися на полу и перемазавшимися по локти в плакатной краске. После длительного дежурства в качестве сиделки Фаул-старший выглядел несколько утомленным, однако оставался как обычно сильным и подтянутым. Несмотря на искусственную ногу, он двигался так, будто всю жизнь занимался спортом. Биомеханический протез состоял из наращенного обрубка кости, титановых стержней и имплантированных датчиков, реагирующих на сигналы спинного мозга. Иногда, в конце трудного дня, Фаул-старший прикладывал к ноге разогретый в микроволновке мешочек со специальным гелем, чтобы снять напряжение, но в целом вел себя так, словно новая конечность являлась естественной частью организма.
Перепачканный краской Артемис поднялся с пола.
— Я оставил затею научить их французским словам и решил просто поиграть с ними, — сообщил он с улыбкой, вытирая руки. — Удивительно раскрепощает. Рисуем прямо пальцами. Пытался ввернуть небольшую лекцию на тему кубизма, но в награду за старания меня обрызгали краской.
Тут Артемис заметил, что родитель выглядит не просто уставшим. Его что-то явно встревожило.
Оставив братьев, он вместе с отцом отошел к стеллажу с подпиравшими потолок книжными нагромождениями.
— В чем дело? Маме стало хуже?
Положив руку на передвижную стремянку, Фаул-старший перенес вес тела на здоровую ногу. Такого странного лица Артемис у него еще не видел. Нет, отец выглядел даже не обеспокоенным. Скорее, напуганным до смерти.
— Папа?
Глава семейства вцепился в ступеньку стремянки с такой силой, что дерево затрещало. Он собрался было заговорить, но передумал. Теперь занервничал и сам Артемис.
— Отец, ты должен мне все рассказать.
— Конечно, — произнес тот, вздрогнув, будто только сейчас осознал, где находится. — Я должен тебе сказать…
Слеза скатилась по его щеке и упала на рубашку, сделав голубой цвет более темным.
— Помню нашу первую встречу с твоей матерью, — произнес он. — Я был в Лондоне, на частной студенческой вечеринке. Полная комната прохвостов, и я — самый отпетый из них. Арти, она сделала меня другим человеком. Разбила мне сердце, потом снова собрала по кусочкам. Ангелина спасла мне жизнь. А теперь…
Самообладание стремительно покидало Артемиса. Кровь зашумела в ушах атлантическим прибоем.