Парадокс жизни и нежизни (СИ)

  Марина лежит, уткнувшись носом мне в грудь. Макушка упирается в подбородок. Раньше Маринины волосы пахли свежестью и талой водой, а теперь духами и парами сухого льда. А еще она раньше смешно щекотала кожу своим дыханием. И храпела немного, когда поворачивалась на спину. Очень скучаю по этим милым простым мелочам.

  - Спишь? - шепчет Марина. - Мне надо тебе что-то сказать.

  Напрягаюсь. Сажусь, облокачиваясь на подушку. Таким тоном не говорят о чем-нибудь хорошем. Раньше я испугался бы, что Марина скажет: у нас будет ребенок. Смешно.

  - Только не сердись, Герман. И постарайся понять. Я улетаю первым самолетом. Больше не могу так. Здесь.

  - А я? - все мы эгоисты, думаем в первую очередь о себе. - Что я буду делать здесь без тебя? Чего ты вдруг? Я тебе надоел?

  - Это лет через сто, не меньше. Не могу здесь больше! Ждать, пока мы с тобой начнем обвинять друг друга во всех смертных грехах? Ну уж нет. У тебя есть работа. Диссертация. Статьи ненаписанные. Нобелевка, в конце концов.

  - К черту Нобелевку.

  - Нет, не к черту. Смыслом жизни не бросаются. А я хочу хоть что-то увидеть, перед тем, как меня... мне... Год, как минимум, у меня будет. Побывать на острове Пасхи. Натанцеваться на Бразильском карнавале. Наплаваться в океане. Быть свидетелем на свадьбе у сестры. Да мало ли, что еще. Хотя бы просто на траве поваляться.

  Открываю рот, чтобы сказать, что тоже хочу на карнавал, и не могу. Перед глазами стоит Алекс. Он связался со мной недавно из Москвы. Через восемь месяцев после того, как улетел со станции. Интересовался последними замерами. К сожалению, камера на его лэптопе была хорошая. Я отчетливо видел синие трупные пятна на щеках и лбу, почерневшие, как при гангрене, нос и кончики пальцев. Слушал Алекса и не мог оторвать от них взгляд.

  - Ну что ты все смотришь! - рассердился в конце концов мой друг и коллега. - Это не больно. Совсем не больно, понимаешь! А я здесь дома. Ненавижу снег!

  - Ненавижу снег! - говорит Марина и чмокает меня в ухо. - Пойду прогуляюсь. Не ходи за мной.

  На кухне пахнет тушеным мясом и чесноком. Аглая скачет с ножом вокруг плиты, изображая танец с саблями. Берется за прихватку, снимает крышку с казанка, наставляет на содержимое фотоаппарат. Щелчок. Готовo. Поворачивается ко мне:

  - Надо красный сотейник заказать. Красный на фото лучше смотреться будет. У меня в блоге уже восемь тысяч подписчиков. Все благодаря тебе.

  Это я посоветовал Аглае создать свой вэб сайт. И название для блога придумал: Блюда от Антартидки. Жалко, попробовать ничего мы не можем.

  - Марина на улицу пошла. Поссорились? - осторожно спрашивает Аглая.

  - Надоел он Марине-то, - комментирует с дивана Хадсен.

  Где-то тут валялась ножка от стула, брошенная Кевиным.

  Марина стоит у коротенького, в несколько ступеней, трапа самолета. Самолет почти касается земли белым брюхом, опираясь на лыжные шасси. Ради путешествия Марина надела модные сапожки, длиннопалые ступни надежно скрыты черной кожей. Тощий рюкзачок побитым псом жмется к ногам. В Новой Зеландии ей предстоит провести две недели в карантине. А потом вольна отправляться, куда захочет.

  Смотрю жадно, стараясь навсегда запомнить, впитать, запечатлеть ее во всех деталях. Хотя у меня же осталось множество снимков, где мы вдвоем с Мариной. Еще живые, веселые и бесшабашные. Впрочем, один из нас так и остался бесшабашным, а другой струсил и сбежал. Вернее, остался.

  Марина изо всех сил машет мне рукой и скрывается в темном провале люка.

  Ухожу за заграждение. Неуклюжий с виду самолет шустро разгоняется, исчезает за облаками. Откуда не возьмись появляется Вэйно и начинает утюжить катком взлетное поле.

  Все же я - странный человек. Ушибленный на всю голову. После того, как Марина улетела, часа три метался по комнате, как бурундук по клетке. Думал все - сейчас голову об стенку разобью. Потом сел за стол и за полчаса решил проблему, над которой мучился три месяца. Нормально, да?

  Можно готовить статью в "Астрономический вестник". Можно заканчивать диссертацию, получать мировое призвание. Только кому все это надо, если рядом не будет моей ледяной царевны в шелковом шарфике и с пластырем на щеке? Или стоит совсем чуть-чуть подождать, и все порастет быльем, засыплется снегом и затопчется пингвинами?

  - Эй, ты умер там что ли? - колотит в дверь Кевин. - Не слышишь ничего?

  Горит стоящая на отшибе сараюшка, где хранится старое оборудование. Хадсен и Кевин подогнали пожарный трак, заливают водой. Ветер сильный, пламя перекинутся на жилые помещения может в один момент.

  - Вэйно не видели? - кричит Аглая. - Куда этот чертяка подевался?

  Вэйно так и не нашли. То ли ушел и потерялся, то ли...

  Не хочу об этом думать. Не хочу! Не хочу!

  Иду на кухню, дрожащими руками завариваю кофе. Пить не могу, так пусть хоть пахнет успокаивающе. В крошечное, похожее на иллюминатор окошко толстого стекла, остервенело бьется метель. Здесь, на полюсе, только три цвета: белый, черный и серый. Только два климата: холодно и очень холодно. И только одно чувство: безнадежность.

  Во всяком случае сейчас мне так кажется. И вчера казалось. И позавчера тоже.