Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России

Венгерова, Златовратский, видный представитель "мужицкой беллетристики", даже в мелочах крестьянской жизни всегда видел некие глубинные "устои", а "серенький мужичок сплошь да рядом превращается… в какого-то эпического Микулу Селяниновича, который часто говорит былинным складом и чуть не белыми стихами"123. Венгеров намекал на роман писателя "Устои". (Сам же Венгеров был и редактором народнического журнала "Устои"). Златовратский же был автором повести "Золотое сердце" – отсюда его поклонники, например Я.Л. Тейтель, обыгрывая и его фамилию, называли его тоже "золотое сердце", отмечая тот же слащавый стиль в отношении к мужику-пахарю. Как народник, он преклонялся перед любым народом, в том числе и еврейским: каждый несет искру Божию и является источником правды и истины124. Наконец-то добрейший Николай Николаевич получил в реальной жизни настоящего былинного героя, да еще пишущего не менее красочно и темпераментно, чем Аввакум. Было от чего прийти в восторг. До конца дней у Н.Н. Златовратского в его кабинете висела увеличенная фотография Давида Абрамовича Бондарева. Но состоял ли он в переписке с ним – нам неизвестно, хотя даже в его письмах дочерям всплывает имя Бондарева125.

Интересна история фотографий Бондарева. Благодаря ссыльным народовольцам Давида Абрамовича несколько раз снимали в Минусинске, и фотографии были разосланы писателям, в том числе и Льву Толстому, который в ответ выслал автору "Торжества земледелия" свое изображение126. К сожалению, фотографический снимок Давида Абрамовича с группой минусинских ссыльных исчез. Его же портрет кисти И.

Волгужева находится в Толстовском музее в Москве127. И если мы заговорили о внешнем облике субботника, то хорошо знавший его Белоконский писал: "Ему было тогда более 70 лет, что не мешало Бондареву быть еще здоровым человеком; черты лица Бондарева напоминали еврейский тип"128. Замечательно – Бондарев превратился в настоящего библейского пророка! Суть перешла во внешность. А в далекой сибирской деревушке хранилась фотографическая карточка великого писателя. В одном из писем Бондарева Толстому говорится об этом: "А меня за что уважаешь?

Даже и портрет мой показывает меня со всех 4-х сторон, сверху и снизу, изнутри и извне, что я по будням заношен, да, впрочем, и твой портрет никакой пышности не представляет, а показывает тебя в великих трудах изнуренного челов[ека], одна рука за поясом, рубаха посконная, холщовая, на голове и на бороде волосы в беспорядке, и несколько сгорблен. Что я говорил в особой от людей комнате ночью заочно с тобою, смотревши на твой портрет, мне кажется, что эти мои слова прозвучали по всему шару земному и прогремели по всему кругу небесному"129.

Предисловие было написано Толстым для публикации в "Русском богатстве". "Труд Тимофея Михайловича Бондарева кажется мне очень замечательным и по силе, ясности и по красоте языка, и по искренности убеждения, видного в каждой строчке, а главное, по важности, верности и глубине основной мысли". Лев Николаевич подчеркивает, что основная мысль Бондарева взята из Библии, но она важна не потому, что была сказана Богом Адаму: "В поте лица твоего снеси хлеб твой", а именно из-за истины, заложенной в ней, – это один из основных законов человеческого общежития.

Понятие "хлеб" Толстой воспринимает расширительно. Бондарев, пишет Толстой, "разумел под хлебом всю тяжелую, черную работу, нужную для спасения человека от голодной и холодной смерти, то есть и хлеб, и питье, и одежду, и жилье, и топливо".

Заканчивает писатель призывом к интеллигенции спуститься к низам, встать в один ряд с тружениками. Наградой будет чувство исполненного долга: "И ты испытаешь те цельные, неотравленные радости, которые ты не найдешь нигде, ни за какими дверями, ни за какими гардинами"130.