Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России

За помещение статей Бондарева и Толстого редакция в лице С.Ф. Шарапова получила предупреждение – на первой странице следующего №14 от 2 апреля было опубликовано "Распоряжение министерства внутренних дел": «Принимая во внимание, что несмотря на предостережение, объявленное от 17-го февраля сего года газете "Русское дело", обнаруживается в ней по-прежнему вредное направление, доказательством чего служит, между прочим, статья, напечатанная в № 12 этой газеты, под заглавием "Трудолюбие, или Торжество земледельца"». Вот уж действительно "хитрость старого Гайста" – Шарапов, человек правого лагеря, сумел с небольшими издержками опубликовать труд Бондарева и статью Толстого, что не удалось "прогрессистам". Но может быть, его монархическое реноме ему помогло. Кстати, Шарапов пользовался псевдонимом "Земледелец".

А министр внутренних дел граф Дмитрий Толстой в тот же день 26 марта 1888 г., когда вышел № 13, писал в докладе Александру III следующее: «В издаваемой в Москве (№ 12) газете "Русское дело" появилась статья под заглавием "Трудолюбие, или Торжество земледельца", будто бы сочиненная каким-то крестьянином, проживающим в Сибири. Из содержания статьи и вполне литературного ее изложения можно, однако, безошибочно заключить, что она вышла из-под пера если не самого графа Льва Толстого, то одного из его ревностных последователей. Всецело посвящена она развитию в высшей степени вредных теорий этого писателя». Далее министр негодует на социальную направленность сочинения – "автор обращается к людям высших классов с увещанием, чтобы по занятиям своим они вполне примкнули к народу, вели бы одинаковый образ жизни, чтобы каждый из них питался только тем, что выработает собственными руками. Это проповедь грубого социализма… имеющая целью восстановить один класс общества против другого, находит немало адептов благодаря пропаганде графа Льва Толстого, которую цензурное ведомство настойчиво преследовало в издаваемых им книгах. Тем более дерзкою является попытка перенести ее на страницы периодического издания". Граф Дмитрий Андреевич, дальний родственник Льва Николаевича, был весьма образованным человеком, "классицистом", и поверить, что автором "Трудолюбия, или Торжества земледельца" мог быть крестьянин – было выше его сил. (Только что, в 1887 г., был издан циркуляр министра народного просвещения И.Д. Делянова об ограничении доступа в гимназии детям из простонародья, прозванный злоязычными современниками циркуляром "о кухаркиных детях".) С другой стороны – это ли не честь для сибирского сектанта, если мощь его пера была признана за толстовскую: вулканическая природа гения говорит сама за себя. И Александр III, конечно же, сразу уверовал в то, что богоотступник Лев Толстой спрятался за спину сектанта:

"Это прямо теория Толстого, и очень может быть, что даже и статья его"142. Затем последовало вышеприведенное предостережение газете.

Публикация в трех номерах "Русского дела" материалов о сочинении Давида Абрамовича совпала с полемическими статьями, направленными против Вл. Соловьева в связи с критикой последним книги Н.Я. Данилевского "Россия и Европа". И здесь Тимофей Михайлович мог бы заинтересоваться одним высказыванием Соловьева: «В сельской общине и крестьянском наделе Данилевский видит общественно-экономическое устройство, справедливо обеспечивающее народные массы, и это, по его мнению, составляет основу русско-славянского культурно-исторического типа, важнейший залог нашей будущности. Хотя и к народам следует применять слово Писания: "не хлебом единым" и т. д., тем не менее, общественный строй, обеспечивающий благосостояние народных масс, есть дело огромной важности" (курсив мой. – С. Д.)».

Но и Владимир Соловьев не мог не заинтересоваться Бондаревым. Между прочим, в это время философ готовил открытое письмо Александру III по поводу единения церквей.

Кстати, публикации в "Русском деле" сочинения Бондарева предшествовала какая-то заминка со стороны Толстого, не совсем понятная. В февральском письме Толстого его биографу П.И. Бирюкову есть загадочная фраза: «Бондарева хотел напечатать в "Русском деле", но теперь заробел. "Жизнь" до сих пор в духовной цензуре и так как нет ответа, то не посылается еще для печатания за границей. Тогда заодно и пошлю Бондарева»143. В чем проявилась "робость" – трудно сказать, возможно, в страхе перед цензурными издевательствами. Вероятно и то, что сам Давид Абрамович не увидел своей публикации, ибо номера "Русского дела" были тотчас же конфискованы, как утверждает Владимиров144. Узнав о конфискации, Бондарев писал енисейскому губернатору: | "Надивиться, надивиться я не могу нижеследующему: такой; редкости еще не было на свете, да и впредь никогда не будет.