Парадоксы Младшего Патриарха

Распрощавшись с Налленом, оба мы пустили коней в обратный путь вялой трусцой. Незачем нам было торопиться. Мы и не торопились. Нужно успеть переговорить с глазу на глаз: под сводами замка у нас такой возможности не будет. Даже в самом забытом углу этой каменной гробницы я бы не осмелился высказать свои заветные мысли хотя бы и шепотом. Нет, мы не спешили вернуться. Странно, что мы и разговор начать не спешили. Обдумывали услышанное? Нерешительно отмалчивались? Или просто пытались надышаться напоследок вольным воздухом?

– Что скажешь? – наконец нарушил молчание Тхиа, придержав коня.

Я пожал плечами.

– Не больше, чем ты. Темная история, нехорошая… и только. Скорей всего, отец твой не своей смертью помер: слишком уж нас стараются убедить, что все, мол, без обману.

Тхиа кивнул.

– А еще?

– Ну, раз именно дядюшка Кадеи нам и пытается эту байку скормить, значит, сам он ее и стряпал. Выходит, уж он-то знает точно, что все это неправда.

– А что – правда? – поинтересовался Тхиа.

– Ну… – замялся я. – Правда… я думаю так: если не кого-нибудь, а королевского мага вызвали, чтоб доказать, что магия тут не при чем… скорей всего, магия как раз очень даже при чем.

– Это если Наллен не накормил нас пирожком с враками, – небрежно добавил Тхиа.

Я чуть с седла не свалился, честное слово! Сколько уже лет прошло с тех пор, когда мальчишка Тхиа нахватался у старшего ученика Кинтара подобных словечек! Давно уже я так не говорю, не позволяю себе… разве что мысленно – так ведь мысленно не считается. А Тхиа, манерам да этикету обученный – говорит. И хоть ты что с ним делай – бесполезно. Уличные словечки у него с языка так и сыплются – да не сами по себе, а всегда в сопровождении какой-нибудь особо пакостной мысли. Вот как сейчас. Ну на кой, скажите, Наллену потчевать нас враньем?

– Зачем? – ошеломленно переспросил я. – Зачем королевскому магу нам врать, скажи на милость?

– Я тебе могу, с места не сходя, изобрести с десяток этих самых «зачем», – хладнокровно отпарировал Тхиа. – Я вижу, он тебе по душе пришелся. Мне тоже. Но это еще не основание ему верить. Всерьез я на него, пожалуй, не думаю – но и не считаться с этой возможностью мы не вправе.

Я подумал немного и медленно кивнул. Тхиа прав. Мне бы и в голову не пришло… но Тхиа прав. А я – дурак. Хотя если бы я тоже родился и вырос в каменной ловушке, мне бы и не такое в голову пришло.

– Согласен, – признал я. – Слишком опасно в таком деле довериться безоглядно.

– Ну, а если пока считать, что Наллен нас не обманул, – подхватил Тхиа, – тогда ты прав. Дядюшка знает, как именно отец умер – а может, не только знает, но и сам руку приложил.

– Не руку, а голову, – поправил я. – Соображение свое. Руку, если на то пошло, прикладывал маг. Хотел бы я знать, свой или сторонний?

– Если убийство давно замыслено – тогда мог и сторонний, – раздумчиво произнес Тхиа. – Купленное заклятие просто наложили на предмет, жест или слово и привезли с собой. Хотя слишком велик риск, что свой домашний маг учует… разве что ему было заплачено. А если надобность внезапно возникла, тогда точно наш маг постарался. Но в любом разе он в этой истории по уши замазан.

– Тхиа, – взмолился я, – не нравится мне все это.

– Можно подумать, мне нравится, – хмыкнул он.

Мы лгали себе и друг другу, сами не сознавая того. Нам именно что нравилось. Нет, не подлое убийство, конечно. И не возможность последовать за покойным господином Хелойя. Другое, совсем другое, знакомое любому бойцу. То, за что кости, переломанные в поединке, кажутся совсем ничтожной платой…

Начало поединка, самое-самое начало, еще раньше, чем самое-самое… когда стоишь рука к руке со своим врагом, запястье к запястью… когда рука его близка тебе, словно твоя собственная… какое там – она и есть твоя собственная, и мускулы его перекатываются под твоей кожей… это сам ты стоишь перед собой… это потом, потом, после уже его рука будет принадлежать ему, а сейчас это твоя рука… и разве возможно упустить, не угадать начало атаки? Это же все равно, что не предугадать движение собственной руки. Раньше, не тогда, когда ветерок скользнет между вашими запястьями, разлучив их мгновенным дуновением… не тогда… и даже не тогда, когда мышцы врага напрягутся еле заметно под твоей – твоей! – кожей… нет, не тогда, раньше… прежде, и без тени сомнения… как без тени сомнения знаешь мановение собственных пальцев прежде даже, чем их напрячь… когда ты – это он… и не только он – все мироздание стоит перед тобой рука к руке, пульсируя под кожей твоего запястья, и ты знаешь, знаешь, знаешь…

И Тхиа, и я – оба мы бойцы. И неважно, что мы не стоим в боевой стойке. И что враг невидим. И что прежде поединка врага еще надо отыскать. И что удар нанесен будет исподтишка, в спину, незнаемо откуда. Все это было неважно. Отец Тхиа был убит, и сами мы не в безопасности – но запястья наши ощущали незримое касание, но вся сила всего мира улыбалась нам в лицо, но мы сами были этой силой – потому что она противостояла нам.