Парадоксы Младшего Патриарха

Одним словом, наладил я Интая монетки собирать, а сам за грибами пошел. Уходя, обернулся — и невольный смех пробрал меня, словно озноб. Поляна, поросшая вместо ягод золотом и серебром... ох, и странно же выглядят в лунном свете монеты, выблескивающие из останков травы!.. поляна, поросшая деньгами — и голодный мальчишка посреди поляны... точь-в-точь как в сказке. Как в сказке... Интай очень любит сказки... а уж самому в сказку угодить...

Нет, эта сказка ему бы не понравилась.

Грибов я набрал, костерок развел, добычу свою на прутиках изжарил, и мы с Интаем насытились до отвала. Ел Интай, к моему удивлению, молча, изредка косясь на аккуратные кучки монет, сложенные им еще до моего возвращения. И правильно, между прочим, он на них поглядывает: не горстями же нам это добро таскать, в самом-то деле?

Значит, надо хоть котомочку какую-никакую соорудить. Прежняя испорчена безвозвратно... вот и еще забота.

Одежда, деньги, еда, котомка... а тут, глядишь, не то, что рассвет занялся — день во всей красе настал... и когда, спрашивается? Ладно, мне-то что с того? Настал, и настал... может, хоть теперь отдохнуть малость после ночных бдений?

Нет.

Это я ночью, не подумав, брякнул, что спешить мне некуда. А если подумать — очень даже есть куда. Стоит мне лишнего промедлить хоть самую малость — и Оршан мигом заберет надо мной власть. И того уже довольно, что мне назад возвращаться приходится — так имею ли я право тратить время на отдых, если минута, и та может оказаться роковой? Подумаешь, спать хочется! Боец я, в конце-то концов, или нет?

Кстати, о возвращении...

— Так ты на демона не пойдешь? — тихо осведомился Интай, когда я объявил ему, что мы идем назад.

— Пойду, — ответил я, — Но не теперь. Сперва домой надо зайти, к магу одному знакомому, оружие себе новое промыслить. Как я на демона пойду безоружный? Эх, ты, босота. — Я ласково взъерошил его и без того растрепанные вихры. — Это только в сказках воин может на чудище с голыми руками переть. В жизни оно совсем по-другому выходит.

С этими словами я взвалил сумку на плечо, встал и сделал шаг.

И тут сумка лопнула.

Все мои пожитки, все остатки запасов, трудолюбиво собранные нами ночью лоскуток к лоскутку, кроха к крохе, все деньги, как есть, вывернулись из дыры и хлынули вниз. Я вертанулся на пятке в напрасной и ненужной попытке подхватить упавшее — и боль крепкой хваткой рванула меня за щиколотку. Я ахнул и повалился наземь. В глазах враз выступили слезы — не то и впрямь от боли, не то от неожиданности. Скорей от неожиданности, да еще, пожалуй, от обиды. Ведь со мной такого не случалось вот уже... а, проваль — я и не упомню, сколько лет. Ни с того, ни с сего, на ровном месте, будто я не мастер, не Патриарх, даже не бывший уличный мальчишка, а престарелый вельможа с трясучим подбородком, который без паланкина и передвигаться-то неспособен.

— Что с тобой? — всполошился Интай.

— Ногу вывихнул, — морщась, объяснил я сквозь зубы. — Сильно. Сядь, посиди покуда. Сейчас я ее в порядок приведу.

Вывих вставить — дело недолгое, если умеючи. Этому нас обучали в первую очередь. Вот посидеть да обождать, чтобы нога тут же не подвернулась заново... да просто чтобы ступить на нее было можно — а ведь мне не два шага пройти предстоит, мне весь день шагать... нет уж, Кинтар — вывих вставил, а теперь изволь посидеть спокойно. Иначе полчаса выиграешь, а день потеряешь — а нельзя тебе день целый терять, за день многое случиться может. Спешить тебе надо, это верно — так ведь не тот случай, чтобы ради спешки увечиться. Быстрым шагом ты потерянный час легко наверстаешь — а хромаючи, опоздаешь наверняка. Сиди, Патриарх, как редиска в грядке, и раньше времени не выдергивайся.

Я сидел, и болтал с Интаем о том, о сем, благо болтовня странным образом не мешала мне думать, а как-то даже способствовала. Странно все это. Глупо как-то. Ногу подвернул на ровном месте. Ерунда получается. Да, я не выспался, притомился, все верно. А только когда мы с братьями Шенно мага этого, Фаннаха, громили, я ведь не ночь одну не спал, а трое суток. И ничего — даже в бою ноги не подворачивались. И сумка порвалась, а ведь швы я прошил на совесть. Это я умею. Что, не мужское, скажете, дело иглой орудовать? Глупость скажете. Мастер Дайр всегда говорил, что боец должен обихаживать себя сам. А если кому нужны слуги или там женщины, чтобы обед приготовить, рубаху зашить или штаны постирать, так это не только не боец, но и вовсе не мужчина. В бою ни слуг, ни женщин не бывает — вот и обходись сам, своим уменьем. А оборваться, обовшиветь или помереть с голоду, когда еды навалом, для бойца непозволительно. Всех нас этому учили, всех. Любой из нас мог заработать на хлеб прачкой или помощником повара. Любой мог починить себе обувь. А уж шить... конечно, свой портняжка при школе состоял, Тосси Сплющенный, он нам и одежду шил — но в подмастерьях мы у него все перебывали по очереди, все до единого, и я в том числе. Не мог порваться шов, прошитый моей рукой. Ведь и нитка не гнилая, и лоскутья сумки, изрезанной мечом, добротные... в высшей степени странно.