Парадоксы Младшего Патриарха

Остановились мы с Лиахом одновременно, не сговариваясь. А, проваль — да будь оно все трижды и четырежды неладно!

Костерок бездымный запалил Лиах — и тут же пристроился к огню поближе. Я уселся чуть поодаль. Ночная прохлада ласкала мои голые плечи ничуть не хуже, чем вечернее предзакатное солнце. Яростная боль во всем теле давно уже смягчилась, почти превратилась в воспоминание — а легкий ветерок уносил и его. Правильно я сделал, что не надел рубашки. Довольно закрыть глаза — и вновь я словно в давешнее озеро погрузился с головой.

Да... закрыть глаза мне ой как хотелось. По крайности для того, чтобы не глядеть на Лиаха. На ходу я мог на него и не смотреть — а теперь куда я денусь, когда вот он — здесь, передо мной, возле костра сидит, и лицо у него печальное и... нет, не печальное — спокойное... Боги, до чего же спокойное... легче живым в могилу лечь, чем хоть раз такое вот лицо увидеть. Не так страшно.

А, проваль — до каких же пор? Не буду я больше от него удирать. Не могу, не хочу и не буду. Потому что — Боги, сколько еще страдания должно достаться на долю Шенно Лиаха? И за что? Может, все же довольно, а? До каких пор будет продолжаться эта унизительная погоня? Я обязан ему жизнью... больше, чем жизнью... вот и разочтемся, наконец.

Я забыл в эту минуту обо всем. Забыл, зачем убегал, почему прятался и для чего водил Лиаха за собой. А если и не забыл... слишком уж велик был мой долг Морскому Королю.

— Лиах, — тихо промолвил я. — Потом, когда мы поймаем этого подонка... ты получишь свой поединок. Я не буду больше убегать.

Лиах медленно поднял голову.

— А не пошел бы ты... — произнес он ровным, безо всякого выражения, голосом, и умолк, не докончив фразы.

Пожалуй, ничто не могло бы ошеломить меня больше.

— Почему? — спросил я так же тихо. — Почему, Лиах?

Краешек губ Шенно слегка дернулся, но на улыбку, и даже на попытку улыбнуться это не походило.

— Почему? — настаивал я. — Ты ведь мог меня и не вытаскивать. Метнул бы нож в меня — только бы Оршан жертву и видел, открыт алтарь или нет. Убить меня своей рукой было бы довольно... и притом бы ты отомстил. А ты меня вытащил... почему?

В самом деле, почему? Не потому ведь, что я открыл ему двери тюрьмы... смешно даже и сравнивать.

— Почему... — задумчиво повторил Лиах, и легкая хрипотца в его голосе заставила меня закаменеть. — Потому что я тебя ненавижу.

Он обернулся ко мне. Лицо его было по-прежнему спокойно.

— От всего сердца ненавижу. Это ведь не так важно, любишь или ненавидишь, главное — что всем сердцем. Вот мне его чуть и не вырвали из груди. Когда я тебя на камне алтарном увидел... словно весь мир опустел в одночасье. Или сам я умер.

Значит, не показалось мне и не примерещилось.

— Вот тогда я и понял, что не убью тебя, — очень ровным голосом произнес Лиах. — Руки на тебя не подыму. Не смогу поднять.

Он склонил голову.

— Кеану больше нет, — промолвил он. — Совсем нет. Его больше нет. И все, что у меня от него осталось — это ты. Ты, его убийца. И я понял... — он запнулся на мгновение, но все же продолжал. — Я понял, что пока ты жив, Кеану все еще со мной... что если ты умрешь, тебя тоже не будет. И тогда Кеану умрет.

Безумие? Бред?

Как бы не так.

Боги, зачем... зачем? Лежать бы мне сейчас на алтаре с развороченными ребрами... быть мертвым... мертвым насовсем... вообще никогда не рождаться... не быть, не быть никогда, чтобы не оказалось руки, выхватившей злополучный нож у полупьяного громилы... чтобы Кеану остался жив... а теперь его больше нет... а есть Лиах лицом к лицу со своим горем, и я не смогу встать между ними.

И я не смогу, я не посмею сказать Лиаху, что хотя кровь Кеану и на моих руках, но смерть его не на моей совести. Потому что Кеану больше нет, а есть у Лиаха взамен только я. Я, убийца. И если я скажу правду, Кеану умрет снова. Насовсем.

Я не могу убить его еще раз.

Мы молчали — а что еще мы могли сказать друг другу? Мы оба молчали. Только потому я и услышал.

— Тихо, — невольно шепнул я, хотя в том и не было надобности: Лиах и так сидел недвижно, как изваяние.

Я прислушался... примерещилось, что ли?

Нет, не примерещилось.

Ветерок отчетливо донес до меня еле слышный собачий лай.

— Что случилось? — одними губами шепнул Лиах.

— Доумничались мы, вот что, — хмуро ответил я. — Погоню за нами пустили. С собаками. Навряд ли деревенские пустолайки нас так уж легко унюхают, но... чем черт не шутит — вдруг у них и настоящие собаки найдутся, по следу идти обученные?

— Погоню? — прищурился Лиах. Все его обреченное спокойствие с него как рукой сняло. Передо мной вновь сидел тот Лиах, что плечом к плечу со мной дрался в овраге.

— Ну да, — с этими словами я вылил из фляги немного воды наземь и принялся замешивать грязь погуще. — А нам бы следовало догадаться. Ведь не могут здешние жители не знать совсем уж ничего, верно? Иные нашей выходке до смерти рады... а иные в этом деле по уши замазаны.

— Почему? — коротко спросил Лиах.