Паралич

 Воспоминания бросали её в далекие девяностые; в те дни, когда он был еще маленьким, упрямым и не послушным, но добрым мальчиком. Татьяна Андреевна вспоминала, как он помогал ей убирать классы в садике-школе, в которой сам же и учился (она смогла его пристроить поближе к себе только тогда, когда сама стала там работать), как подметал дворовую территорию и находил грибницу маслят в еловых зарослях, а за тем, аккуратно подрезая плодоножки и выходя из кустов, радостно махал ей ими. Возвращалась к тем дням: когда собирала еду, которые дети не съели в в группе, чтобы покормить его – дружба с поварами и раздатчицами в девяностые годы была жизненной необходимостью; как Игорь любил есть на завтрак намоченный хлеб с сахаром и чаем, как бывало ели черный хлеб с чесноком на ужин, любили играть в лото при свечах, когда отключали свет всему району, приглашая к себе родню со стороны отца Игоря – его троюродную сестру и тётку и при включенной газовой плите, чтобы можно было наощупь дойти по длинному коридору к кухне и разглядеть чайник – пиши заваренный чай из пакетиков; как ходили в поле подальше от дороги, чтобы насобирать снега в эмалированное ведро, и растопить его на плите, когда очередь доходила до отключения воды, а привозной, которую районная администрация завозила по часам в округлых советских бочках с надписью «Квас», не хватало для ежедневных нужд.

 В какой-то момент Татьяна Андреевна даже умудрялась днем работать в садике а в ночь выходить на шабашки: выпекать хлеб, куличи на Пасху или фасовать крупу – но и этих денег не хватало, чтобы полностью обеспечить растущие потребности в одежде, еде и учебниках. Единственно, что её успокаивало в те дни – Игорёк был самостоятельным, поэтому, когда он сам первый раз сварил суп из куриных кубиков и лапши – она была очень горда им. И пусть бульон получился не наваристый, так как это была вкусовая добавка и натурально ничего в нем не было, Татьяна Андреевна, съев все, что было в заботливо приготовленной для неё тарелке, похвалила сына, про себя моля Бога, чтобы он вырос и все у него сложилось благополучно.

 Не смотря на все трудности, он часто приносил в дом брошеных около мусорных баков котят и всегда обещал, что будет за ними ухаживать. За все время Татьяна Андреевна поменяла кошек пять – одни конечно же убегали, другие умирали от болезней или уже сама Татьяна Андреевна, не выдерживая, относила их на работу, где их могли подкармливать. Но не от того, что ей было не жалко – она не могла отказать Игорю взять попугайчика, завести рыбок или получить в наследство Пухича, так он называл белый комок шерсти, полученный от школьного друга, у которого в банке разродилась хомячиха, единственно что стало последней каплей в ее чаше терпения – это декоративные крысы, которых она терпеть не могла, так что они появились в её жизни не на долго и быстро были отправлены в чужие руки. В один момент все эти виды животных одномоментно проживали в их маленькой квартире с подселением ( так назывались квартиры, где по мимо одного жильца были и другие, пока не дожидались выдачи новой жилплощади от государства, но и общежитиями они не были, потому что в таких квартирах обычно проживало пара-тройка семей, правда эти надежды у многих рухнули с приходом девяностых, впрочем как и многие другие), но нужно было отдать Игорю должное, он често справлялся со всей живностью сам, хотя их квартира и напоминала в то время красный уголок в миниатюре.

 Все эти воспоминания вызывали у нее скорбную улыбку, но слез не было. Она жалела, что не так воспитала его, как бы могла – время уходило и его скоротечности для её сына совсем не оставалось.  – Придурок непослушный, – ругалась она на Игоря, но про себя все же обвиняла и саму себя за то, в чем виновата во многом не была.

 Она старалась не думать о прошлом, стараясь переключиться на окружающее её пространство, но все предметы люди смешивались в одну сплошную красочную картину, будто Татьяна Андреевна находилась за стеклом и наблюдала всё из далека.

Даже мысли о её любимчике на работе: «мой нервный мальчик Илюша», «душа моя» – так она его называла – не успокаивали её. Он болел тетраплегией – этот медицинский термин ей никак не удавалось выучить для проверок, а по-простому тяжелая форма ДЦП, с сопутствующим косоглазием и деформированными конечностями, оставляла его неподвижным в кровати долгое время. Она пыталась сконцентрироваться на его подобии улыбки, которую он показывал только для нее, когда Татьяна Андреевна к нему заходила, но гнев и бессилие не отпускали её. – Что же делается, пронеслось у нее в голове… Она села в автобус, стараясь не думать ни о чем кроме дороги, ей предстоял нелегкий путь.