Парашюты над Вислой

— Слушаем и продолжаем внимательно осматриваться вокруг. Разобраться по секторам! — после чего продолжил: — Первое. Документы у вас на немецкие имена и фамилии. Костенко, ты — обер-фельдфебель Вильгельм Граббе, Володя, ты — обер-лейтенант Отто Вайсмюллер, Некрасов — ефрейтор Йоганн Шульц, Строганов — унтер-фельдфебель Штефан Козицки, по ходу, из онемеченных познаньских поляков. Но это не важно. По-немецки вы говорите плохо, потому что являетесь фольксдойчами с Познаньщины… Или лучше из-под Мемеля. Литовский тут в любом случае никто не знает. Ну и я — гауптман Эрнст Вейдлинг, коренной берлинец, так что прошу с этого момента это учитывать. Отныне и до окончания операции вы — не вы, а чины люфтваффе; немцы из вас, правда, весьма условные, но, как граждане Рейха, вы были призваны в ряды вооруженных сил. Сейчас это у немцев сплошь и рядом. Ну вы сами помните ту группу сапёров, что мы захватили под Смолевичами — по-немецки там вообще никто правильно не говорил…

Второе. Наша четвертая авиаполевая дивизия люфтваффе была сформирована осенью сорок второго года. Воевали с партизанами под Витебском. Перед разгромом дивизия входила в состав пятьдесят третьего армейского корпуса третьей танковой армии. Армия эта широко известна в вермахте тем, что в её составе нет ни одного танка — но это так, к слову. Самоходки, кстати, есть, вернее, были — например, в танковом батальоне нашей дивизии. Наш батальон тылового снабжения попал под бомбёжку прямо на марше, на шоссе Витебск-Богушевск, к своим не выбрался никто, кто не убит — тот в плену. Но об этом немцы не знают, официально третья танковая армия отходит с боями к Вильнюсу, а что там на самом деле твориться в Белоруссии — неведомо даже в ставке у Гитлера, не говоря уж — в полевой комендатуре в Ожаруве Мазовецком. Так что смело требуем связаться с нашим командованием и уточнить задачу, дней десять у нас на всё про всё будет.

Теперь — легенда. Наша группа была отправлена в Алленштайн двадцать первого июня. Мы должны были получить какое-то радиотехническое оборудование — какое, мы не знаем, режим секретности — и вернуться с ним в расположение дивизии. Но случилось то, что случилось — русские начали наступление, наши машины — у нас их было две, грузовик «Бюссинг» и мой кюбельваген — были разбиты прямым попаданием у переправы через Березину, дальше нам удалось запрыгнуть на открытую платформу и доехать до Варшавы. Тут у нас лакуна, нас должны были снять с поезда на границе Рейха, но оправданием нам — полный хаос в группе армий «Центр». Попробуем избежать обвинений в дезертирстве… Требование на аппаратуру у меня с собой, но что там понаписали наши спецы — я не знаю, конверт запечатан. Да если бы и не был — я всё равно ни черта не пойму… Надеюсь, и комендант в Ожаруве не поймет. Пока всё. Вопросы?

Костенко, почесав затылок, спросил полуутвердительно:

— Легализуемся по полной? Как под Корсунем?

— Ещё глубже. Теперь у нас есть реальная воинская часть. Вернее, была — но в этом-то вся и прелесть. И мы — вернее, наши крестнички, что сейчас в плену — в ней служили. Что подтвердят любые запросы…

Теперь — по мобильности. Что потребует полевая комендатура в Ожаруве, когда узнает, что на окраине Кампиносской пущи объявилась какая-то мутная группа командированных военных с фронта? Правильно, явиться пред светлые очи герра коменданта. Поэтому в Серакув мы прибудем не только на обывательской повозке — но и как минимум двое из нас будут ранеными. Я и… — Савушкин оглядел своих бойцов, — и радист. Женя, ты в любом случае от рации не должен отходить дальше, чем на метр, так что перебинтуем тебе ногу. Мне — голову. Когда в группе двое из пяти — калеки, требовать от них бодрости движения по меньшей мере… М-м-м… неразумно.

— Товарищ капитан, сколько нам тут куковать? — спросил Некрасов.

— Сколько надо. Сейчас Строганов отправит донесение в штаб группы и получит самые свежие директивы — если что-то изменилось. Но не думаю. В любом случае — день-два у нас уйдут на легализацию. Потом, пока комендатура в Ожаруве будет пытаться связаться с четвертой авиаполевой дивизией, потом — с пятьдесят третьим корпусом, потом, отчаявшись — со штабом третьей танковой армии — мы будем шурудить на путях сообщений немцев. Нас интересуют два направления — Сохачев-Варшава и Варшава-Плоньск, то есть на Берлин и на Восточную Пруссию. Шоссейные и железные дороги в этих направлениях. Надо зафиксировать передвижения немцев на этих дистанциях — подробно, в деталях. В Генштабе уверены, что немцы будут эвакуировать территории на правом берегу Вислы и тет-де-пон у Варшавы — и хотят знать, куда именно. Ответ на вопрос «куда?» мы и должны дать. Аккурат дней десять нам на всё про всё хватит, после чего получаем направление отхода и убываем к фронту — дабы перейти на нашу сторону. Задача всем понятна?

— А если комендатура пришлет проверку? — Костенко явно сомневался в своих знаниях немецкого языка.