Парасомния

До слуха Августа долетел плач, сложно было разобрать, принадлежал он девочке либо взрослой девушке. Но однозначно он был женским. Август нерешительно встал и постарался выйти из купе, чтобы не потревожить своих компаньонов. Тень мирно глядела в окно, за которым ничего не было, а проводник спокойно проводил Августа взглядом. Дефицит света вновь накинул на них привычный человеческий образ, но теперь было известно, что под ним скрывалось.

Выйдя в коридор, Август посмотрел туда, откуда, по его мнению, исходил плач. Где-то в дальнем углу противоположной стороны вагона, обрамленная легким светом, плакала Оливия. Она свернулась калачиком и тихо звала Августа. Пространство искажало ее голос, раскладывая его на десятки звуковых волн, совершенно не синхронно долетающих до его ушей. Август сделал шаг в ее сторону. Длинная рука проводника схватила его за локоть.

– Вам не стоит идти к ней, – сказала тень, появившись за спиной.

– Мне нужно ей помочь! – неуверенно ответил Август.

– Помогите! – закричала Оливия.

Август дернулся к ней, но вторая рука проводника сковала его ноги.

Девочка постепенно отдалялась, превращаясь в маленькую точку света.

– Оливия, – произнес Август, но слова вряд ли долетели даже до середины вагона.

Руки проводника оплели его тело, лишая всякой возможности к движению. Все слабые попытки освободиться никакого результата не имели. На другом конце вагона в помощи нуждалась маленькая девочка, пусть она и была сном, что- то внутри не давало покоя. С каждой новой попыткой освободиться тело стремительно теряло силы.

Проводник навис всем телом над Августом, подобно руке кукловода, обвив его своими конечностями, и постепенно стал отдаляться в темноту, за которой уже не существовало стены вагона. Там была лишь тьма, куда медленно затягивало Августа. Последняя попытка броситься на крик девочки заставила сжать тиски на его теле так, что затрещали кости и свело дыхания. Август понимал, что уже не властен над своим безжизненным телом.

– Поверь, Август, тебе это не нужно, – сказала ему тень, его собственная, похожая на бесформенную кляксу тень, – твоих сил здесь недостаточно, у тебя нет и шанса.

– Но девочка, она может погибнуть, я обещал…

– Разве это важнее твоей жизни? Я забочусь о тебе…

Никогда еще сон так сильно не влиял на него. Наравне со страхом его поглощала безнадежность, вызванная его положением. Его тело больше ему не принадлежало, он оказался собственным подопытным в руках психически нездорового человека, который явно не знал ничего про соблюдение дозировки. Его разум попал в ловушку странной болезни, взявшей Литл Оушен в свои сети и доводящей жителей до самоубийства.

Самоубийство.

Сейчас эта мысль не казалась такой уж плохой. Она выглядела как путь наверх, к солнцу, которого так не хватало в этом краю, по которому за несколько дней Август успел соскучиться, хотя никогда особо его не любил. Она выглядела как спасательная шлюпка на тонущем корабле и обещала безмолвное и спокойное возвращение к родным. Он снова может оказаться на том берегу.

Принадлежат ли ему эти мысли или тень нашептывает их, чтобы он лишь думал, что они его собственные. Я бы никогда так не поступил – змеиный шепот прозвучал за его спиной, то говорила тень, а значит, мысли были его собственные.

Но что, если берег будет пуст? Или кошмар никогда не кончится. Но он может привыкнуть, просто принять все.

Принять все

Август Морган уже не выглядел молодым, подающим надежды доктором. Он походил на тряпичную куклу с совершенно пустым взглядом, которым на прощание одарил Оливию. Ее лицо оказалось непривычно близко и было точно таким, каким он увидел ее в первый раз, за исключением одного: ее взгляд больше не блуждал безвольно, а был устремлен прямо на него. Август стыдливо отвел глаза, он не мог ей больше помочь.

– Прости меня, – сказал Август прежде, чем исчез в пустоте.

4

Новый день временные жильцы маленького домика Норы встретили, бодрствуя и при полном молчании, кроме Оливии, мирно дремавшей на кровати Норы. Тишина всех устраивала, в этот момент она была лучшим дополнением к трауру. Каждый держал его по-своему. Мисс Уолш перебирала детские вещи Норы, зрительно примеряя их на девочку, той надо было что-то надеть, когда она проснется. Джонатан Гейл, лишившись прямых обязанностей, взял на себя заботу о завтраке и так увлекся этим процессом, что мысли посвятить себя минутам скорби не возникало. Нора со всей эмпатией к ранению сержанта обрабатывала рваную рану на его руке. Швы наложить не успели, потому за последнюю ночь рана загноилась, отогнав мысли о смерти Чарльза и Нормана на задний план.

То, что граф погиб, понимали все. После возвращения они несколько часов ждали, что Норман вернётся, но когда за окном стало светлеть, беспокойное подозрение сменилось пугающей уверенностью. Больше всего терзала жалость по отношению к девочке, которая за столь короткое время осиротела полностью. Именно поэтому каждый время от времени бросал на нее беспокойный взгляд, предвидя ее слезы после того, как на нее свалится неподъемным грузом реальность.