Паразиты сознания. Философский камень. Возвращение ллойгор

К трем часам ночи бдящие в вертолетах репортеры уже устали нас караулить. Кроме того, скопление вертолетов в воздухе превышало норму, допустимую городскими Правилами воздушной безопасности. Но толпа за дверями дома не убывала, а улица сплошь была забита рядами тесно поставленных автомобилей, в которых чутко дремали представители прессы. Мы поднялись на чердак и установили там лестницу напротив слухового окна. В три двадцать над домом послышался шум вертолетного двигателя. Мы поспешно распахнули окно. Вертолет плавно сманеврировал, и в помещение упала веревочная лестница. Мы не мешкая начали взбираться по ней друг за другом, стараясь карабкаться как можно проворней, пока репортеры внизу не успели понять, что к чему. Сверху нас торопливо втягивали в кабину братья Грау; они же вобрали и лестницу, и вот уже вертолет, набирая скорость, понесся в сторону аэропорта. Операция прошла безупречно. У репортеров на улице не было ни малейшего сомнения в том, что сами вызвать себе вертолет мы ни в коем случае не могли — в машинах у себя они, конечно же, держали пеленгаторы (что, между прочим, строго запрещено законом). Так что если кто-то и заметил вертолет, то при этом скорее всего подумал, что это либо еще кто-нибудь из репортеров, либо патруль Инспекции воздушной безопасности. Во всяком случае, прибыв в аэропорт, мы не заметили никаких признаков погони. Наш вертолетчик еще в дороге предупредил пилота ракеты, чтобы тот готовился к старту. В два тридцать пять мы находились на пути в Париж. Теперь, по общему решению, надо было прежде всего заняться Жоржем Рибо.

* * *

Рассвет только еще наступал, когда мы приземлились в аэропорту Бурже. Можно было приземлиться на более удобном плавучем аэродроме над Елисейскими Полями, но тогда пришлось бы запрашивать разрешения на посадку, а это могло насторожить репортеров. Поэтому мы предпочли взять аэротакси из Бурже в центр Парижа, и в пределах двадцати минут были уже там.

Теперь, когда нас было уже пятеро, в плане опознания мы сделались почти неуязвимы. Действуя друг у друга «на подхвате», мы сумели создать вокруг себя подобие стены, отражающей внимание любого, кто бы на нас ни посмотрел. «Видеть» нас, естественно, могли, но при этом ни в коей мере не могли различать. Способность схватывать и осмысливать идет следом за восприятием. Вспомните, как трудно иной раз бывает понять содержание читаемой книги, если мысли заняты чем-нибудь посторонним. Многие предметы, на которые мы смотрим, не фиксируются в сознании надлежащим образом, поскольку не занимают нашего внимания. Так вот, мы просто окорачивали внимание встречных, чтобы оно ненароком на нас не замкнулось — точно так кидают палку в зубы псу, чтобы тот не цапнул. Шагая парижскими улицами, мы были фактически невидимы.

Наша ставка была на неожиданность. Если паразиты за нами наблюдают, то они уж наверняка позаботятся, чтобы мы никогда не добрались до Жоржа Рибо; он окажется ими предупрежден задолго до нашего прихода. С другой стороны, той ночью паразитам был нанесен существенный урон, поэтому кто знает — может, они утратили свою бдительность. На это мы и уповали.

Чтобы узнать о местонахождении Рибо, достаточно было заглянуть в первую же газету: за одну ночь этот человек удостоился такой известности, какая ему раньше и не снилась. Брошенный на тротуаре номер «Пари суар» подсказал, где следует искать Рибо: в клинике «Керел» на бульваре Гаусмана, где тот лежит, пораженный каким-то необъяснимым нервным расстройством (уж мы-то знали, чем объясняется такое расстройство).

На этот раз перед нами встала необходимость применить силу, даром что все в нас противилось этому. Но обходным путем проникнуть в клинику мы не могли, она была на то чересчур мала. Единственную надежду составляло то, что в связи с ранним часом (было пять утра) народа вокруг будет немного. Заспанный швейцар, сердито щурясь, выглянул из своей служебки, и в тот же миг был цепко схвачен пятью нашими умами; схвачен куда крепче и надежней, чем теми же пятью парами рук. Выпучив глаза, он оторопело на нас уставился, не в силах сообразить, что произошло. Флейшман мягким голосом его спросил: «Вы не в курсе, в какой палате лежит Рибо?» Швейцар угловато кивнул (для этого нам пришлось ослабить хватку, иначе бы он не смог выполнить даже этого движения). «Проведите нас к нему», — сказал Флейшман. Швейцар нажал кнопку, двери послушно разъехались в стороны и пропустили нас внутрь. Возникшая в ту же минуту дежурная медсестра со злой решимостью двинулась к нам. «Это еще что…?» — успела произнести она. Секунду спустя она уже услужливо показывала нам дорогу, вместе со швейцаром ступая впереди по коридору. Мы поинтересовались, почему вокруг не видно никого из репортеров. «Месье Рибо, — ответила она, — завтра в девять дает пресс-конференцию». В ней было достаточно твердости, чтобы при этом еще добавить: «Уж до этого-то срока, я думаю, вы потерпите?»