Парень

С этих пор девушка уже не страдала по неверному любовнику, а наш мужичок, знаток йоги, не иссякал в восхвалениях Кришне, говорил о тибетских странствиях Иисуса, об Атлантиде и тантрической сексуальной медитации, о способах соединения инь и ян. Короче, была еще эта девушка, с которой наш знаток йоги проводил много времени, а так как он тоже был не так уж молод, в его общении с хозяйкой однокомнатной квартиры порой возникали трудности. Но, когда женщине за пятьдесят, она всему готова верить, например тому, что, если на этой неделе они не отправятся по специфическому пути постижения истины, то это не что иное, как форма поста. Есть время жатвы и есть время самоотречения, говорил наш мужичок, который иногда начинал думать, что в нем обрели синтез западная и восточная традиции, и в синтезе этом видел духовный путь будущего, ибо Запад в идейном смысле все еще вон как силен, а китайцев — вон сколько. Дама же самоотверженно выдерживала пост и даже старалась не показывать, как это ей трудно, ведь это значило бы, что ее душа еще в недостаточной мере созрела для испытаний. А от степени зрелости души зависит качество земной жизни, говорил наш мужичок на сеансах медитации, так что воспитание душевной зрелости есть самая главная наша задача в этом мире, и пренебрежительное отношение к этому делу приведет к тому, что следующую жизнь вы проведете как существа низкие: муравьи, осы или двухвостки. Особенно сильное впечатление на дам производил последний вариант, потому что, хотя возродиться телесно было бы очень даже неплохо, но — двухвостка, бррр…

Хозяйка однушки годами жила в магической близости к знатоку йоги, не веря никому, кто рассказывал, что видел этого знатока в компании с молодой — куда моложе нашей дамы, но значительно моложе и знатока — женщиной. Чувство это не угасло в ней даже после того, как знаток покинул кружок медитации, сказав, что ему пришло время подняться на более высокую ступень, а здесь для этого нет возможности, для этого требуется одиночество, отрешение от всего мирского, — и он в самом деле отрешился, правда, не от мирского: со своей молодой подругой и только что родившимся ребенком они поселились в одном городке, в провинции, где денег, которые он вытянул из нашей дамы, хватило, чтобы купить дом.

Дама же никак не могла забыть этого мужичка, думала о нем еще несколько лет, пока однажды кто-то из ее детей, кажется, дочь, позвонив ей по телефону, не сказала: мама, надо бы присмотреть за детьми; за какими детьми, удивилась дама, и тут, где-то в тот самый момент, когда она это спросила, а дочь объяснила ей, что за ее, дочери, детьми, то есть за ее, нашей дамы, внуками, — у нее, нашей дамы, действительно наступило просветление относительно ее главной задачи, и с этих пор она регулярно бывала у детей, присматривала за внуками — и своими добрыми советами пыталась разрушить их семьи, собственным дурным примером способствуя будущему краху: с какой стати жизнь следующих поколений должна быть лучше, чем наша! Это что-то вроде того, что происходит в студенческих общежитиях и в армии, где «деды» старательно передают дальше те мучения, через которые прошли в свое время, не могут прервать традицию издевательств и унижений в отношении новичков и новобранцев, чтобы оставить незаживающие раны на их теле, а главное в их душе и подготовить их к мести…

Не найдется человека, который не считал бы жизнь описанной супружеской пары успешной, — в отличие от жизни нашего парня, которая была воплощением краха, если, конечно, допустить, что у краха есть плоть; правда, сущность краха ведь в том, что у человека, который терпит крах, как раз и разрушается, гибнет плоть, что сопровождается разрушением и гибелью души, хотя очень многие уверены, что разрушение тела, собственно, с души и начинается, а когда плоть подходит к гибели, душа уже давно сгнила и погибла.

39