Все уладил, — сказал наш парень дома, и Мари почувствовала, что выпил он меньше обычной нормы, только она не знала, что это значит: он дома компенсирует нехватку из пластмассовой канистры или так и останется. Правильно сделал, сказала она, потому что не хотелось ей в этот вечер говорить, что, пока муж принимал решение насчет директорства, она приняла решение насчет своего супружества. Парень наш в этот вечер думал: дураки они, эти, в корчме, а особенно Лаци Варга, который и к отцу его, парня, всегда цеплялся, сомневаясь насчет его будущего, насчет того, кем он станет, когда вырастет, все допытывался, что же это за профессия, про которую отец говорит. Мари — не такая. Может, все бабы такие, только не Мари. Она хочет того же, что хорошо для него, ее мужа, потому что тогда будет хорошо и ей. Чего тут не сообразить.
На другой день Мари опять-таки не сообщила, что она решила, сказала только, что съездит в соседнюю деревню, к матери, и, может, заночует там с малышом. Заночуешь? — переспросил наш парень: как-то странно показалось ему, что ее не будет дома, как раз когда их жизнь стала меняться в лучшую сторону. Ну да, ответила Мари и взяла с собой из дома необычно большую сумку, но парню нашему это не бросилось в глаза, как не бросилось в глаза и то, что шкафы как-то очень уж опустели. Не очень-то он в них заглядывал, особенно в тот, где висели вещички Мари. А на другой день она позвонила, что хочет там остаться подольше; как так? — спросил наш парень. Здесь лучше, сказала Мари, и мать мне помогает; но моя мать тоже помогает, сказал парень; это твоя мать, я с ней не умею так ладить, как со своей, ну и, собственно, чего там ходить вокруг да около, дело в том, что не вернусь я больше, потом мы, конечно, поговорим еще, но сейчас это означает: развод. Развод? — переспросил наш парень, потому что совершенно не мог понять, в чем дело, почему Мари не хочет подождать, пока он станет хорошим, ведь он как раз на это нацелился, а она в этот момент уходит. Сначала он подозревал было, что там опять возник тот предприниматель: порвал-таки, собака, с женой и ухватился за Мари. Но нет — предприниматель, вместо всех возможных вариантов жизни, которые можно было для него раньше предположить как нечто реальное, жил, оказывается, совсем иной жизнью, что означало: на тот момент, когда Мари вернулась домой, он уже вовсе не жил. Да, могло бы случиться и так, что он таки бросил бы свою жену, разыскал Мари и пообещал отдать ей те огромные деньги, которые всеми правдами и неправдами скопил за свою жизнь, — об этом подумал наш парень. Однако было совсем другое: был нож, который с такой силой вонзился ему в живот, что рассек стенку живота и вспорол желудок, но это бы еще ничего, — хуже то, что нож и в печень проник. Убийца вел лезвие снизу вверх, так что в конце концов и от сердца отрезал кусочек, всего лишь боковую часть, малую камеру. А все потому, что наш предприниматель участвовал в выборах бургомистра в той деревне, где жил, от деревни нашего парня это была то ли третья, то ли четвертая, — в общем, многие хотели помешать, чтобы неожиданно освободившееся место бургомистра — прежний бургомистр скоропостижно скончался — занял секретарь управы, цыган. Ну, наш предприниматель очень активно влез в это дело — он сам хотел бургомистрское кресло заполучить, потому что тут виделась неплохая выгода: появлялись все шансы получать жирные заказы от самоуправления, например, ремонт дорог, ремонт детсада, снабжение общественных зданий мылом, туалетной бумагой и метлами. Он дал пятьдесят кусков цыганам, которые ненавидели секретаря управы; в деревне было две цыганские мафии: одна — сторонники секретаря управы, вторая — ненавистники секретаря управы. За эти пятьдесят кусков надо было совершить грабеж в деревне, причем так, чтобы всем было ясно, что это сделали цыгане, после чего, понятно, бургомистром может стать кто угодно, только не цыган-секретарь управы, ведь тогда преступность захлестнет деревню окончательно.