Парень из Ириндакана

В обед к Тучиновым забежали братья Петровы — Анатолий и Юрий. Они уже давно дружили с Бронькой. Зашел и Захар Захарыч.

Ульяна Прокопьевна поставила на стол бутылочку «столичной» и сиговый пирог. Потомственная рыбачка, она умела печь отличные рыбные пироги. Пирог у нее получался сочный, душистый, пышный.

— Проходите за стол, дорогие… Захар Захарыч, Толя, Юра… Садитесь, кому где нравится, — Ульяна Прокопьевна уголком платка утерла набежавшую слезу, разлила водку и, согнувшаяся, сразу постаревшая, села у краешка стола.

— А Броня-то где? — спросил Захар Захарыч.

— Собирается.

Зашел раскрасневшийся Бронька и подсел к Юрке. Они были почти в одних годах и считались «корешами».

— Ну, что же, дай бог счастья тебе, Броня… Кати прямо к Глебу Максимовичу, он худому не научит. — Захар Захарыч хотел еще что-то сказать, но махнул рукой.

При прощании Ульяна Прокопьевна, все сдерживаясь, чтобы не заплакать, напутствовала дрожащим изменившимся голосом:

— Ты уж, Броня, в городе-то осторожней будь, там народ бедовый… Тетке-то Клаве привет передай и омульков. А Глебу Максимычу поклон. — Ульяна подала Броньке фанерный ящичек с посылкой, схватила его за широкие плечи, взглянула в светлые серые глаза и уже твердо сказала: — Ладно уж, езжай… я…

— Мама, береги себя… буду часто писать… посылать деньги.

— Не пей там, одно прошу, не пей и не «керосинь» с людьми.

— Я же не пью, сама знаешь… только вот последнее время из-за Семена… думал, легче будет.

— Вот и хорошо, сынок… Я верю тебе.

Бронька ехал с Анатолием. Дорога узенькой змейкой вилась средь живописнейших лесов Байкальского Подлеморья. Что ни поворот, то новый пейзаж. Дух захватывало, когда машина вылетала на берег моря.

— Фу, черт, наваждение какое-то, поневоле засмотришься, а тут тебя кювет ждет, того и гляди кверху колесами полетишь, — смеется Толя. Довольный своим «газиком», он словно гладит сильными руками по черной отполированной баранке.

Выросший в среде байкальских рыбаков, у которых с раннего детства развивается цепкая наблюдательность, Бронька сразу же заметил, что Толя любит и старательно ухаживает за своей машиной. В кабине было чисто, как у доброй хозяйки в избе, спидометр показывал шестизначное число, а «газик» выглядел словно с иголочки.

Перед Гремячинском Бронька еще раз взглянул на родное море и, зажмурившись, отвернулся. Сердце заныло. Мрачные мысли заполнили всю его душу. Ему захотелось пересесть на встречную машину и вернуться в Ириндакан.

На Хаиме их обогнала молоковозка. Юрка остановился залить воды и сообщил:

— Хлопцы, на молоковозке-то «русалка» сидит и на всю железку жмет!

Поспешно вылив воду в радиатор, Юрка вмиг скрылся за поворотом.

— Холостяк! — усмехнулся Анатолий. — А мы по-стариковски пойдем, куда спешить-то.

«Русалку» и Юрку догнали в Кике. Юркина машина стояла впереди.

— Обжал ее Юрка-то…

Хорошенькая девушка-шофер уныло смотрела на помятое крыло и спущенный баллон.

— Спустил?

— Вишь, облысела резина.

— И давно получила эту «блондинку»?

— С десяток дней грешу…

— А все же грешишь, сестренка? — спросил Юрка.

— Да еще как! — улыбнулась девушка. Юрка усердствовал. Он снял из кузова свою «запаску» и с ловкостью старого автослесаря приступил к работе, а Толя с Бронькой начали приводить в божий вид пострадавшее крыло.

Зажав в середку «русалку», братья мчались по узенькой долине Итанцы. Пестренькие деревеньки одна за другой оставались позади. В селах через каждые два-три почерневших от времени дома, подбоченясь, красовался новенький. А вон старенькая хата, сбросив обомшелую крышу, накрылась серебристым шифером да еще и украсилась замысловатым фронтоном. «Расфрантилась кикимора, что твоя купчиха», — словно ворчат ее соседки-сверстницы.

И так деревня за деревней. У каждой своя жизнь, своя история.

Бронька начал было клевать, но водитель зло окрикнул:

— Не дремли, а то и меня потянет!

— Пройдет. Виновата Итанца — ни края, ни конца.

— Слушай, Броня, куда думаешь идти?

— В геологоразведку.

— За длинным рублем погнался?

— За длинным. — Бронька тяжело вздохнул, а затем, взглянув на товарища, предложил: — Давай, Толик, споем о славном море.

В Улан-Удэ приехали лишь к ночи. Во мгле город, освещенный электричеством, купался в волнах дымного нездорового воздуха. Резкие сигналы далеких поездов вызывали у Броньки тревожные размышления.

В городе жила младшая сестра Ульяны Прокопьевны Клава. Муж у нее работал где-то на севере, на золотых приисках. Писал короткие письма и переводил много денег. Единственный их сын Валерик, не закончив школу, стал зачем-то отращивать баки, носил огромную шевелюру и мучил себя несуразной стильной одеждой. С помутневшими от безделья и пьянки глазами он лениво слонялся по городу. А тетя Клава, как ожиревшая уточка, целыми днями крякала в комнатах душной квартиры.

Броньку встретили с холодком. Да и он почему-то всегда чувствовал к ним неприязнь.

Весь следующий день Бронька потратил на поиски непоседливого Глеба Максимыча. И только к вечеру кое-как застал геолога в его рабочем кабинете.