Болезненные воспоминания рвутся из глубин памяти. Я очень старался запечатать их, но его морда — удар по болевой точке. Надо отдать должное, этот сукин сын всегда виртуозно выводил людей из себя.
Он разглаживает горловину моей футболки и насмешливо продолжает:
— Я думаю, замутить что-то интересненькое. У меня полно друзей, которые любят зеленоглазок. Соберемся за городом, позовем твою подружку и повеселимся на славу. Можно даже танцы устроить, как тогда, помнишь, Владик?
Он начинает тихонько напевать, глядя мне в глаза: «I dream of love…As time runs through my hand»
Я совершаю огромную ошибку — ведусь на его дешевую провокацию. Хватаю Павлова за грудки и с размаха впечатываю в стену. Он растягивает губы в мерзопакостной улыбке. Я дергаю его на себя и снова ударяю о стену. Он морщится, но глаза продолжают маниакально светится.
— Если твой папочка отмазал тебя от сто десятой, это не значит, что ты можешь приползать сюда и портить мне жизнь, — хватаю его пятерней за горло и сдавливаю. — Понял, Артурёк? — Резко разжимаю руку, и он заходится кашлем.
Павлов никогда не дрался: он всегда действовал чужими руками.
Он сгибается пополам и часто дышит. А потом выпрямляется и начинает смеяться. Я оставляю его за этим увлекательным занятием, забираю из гардероба черную джинсовку и захлопываю свою дверь. Быстро спускаюсь по лестнице.
— Поиграем, как в старые добрые? — Летит в спину сквозь тупое хихиканье.
Не оглядываясь, показываю ему фак, достаю телефон и звоню на пост охраны. Какого хрена они всех подряд пропускают? За что им там платят, чтобы они говно пинали и в телек пялились?
В лифте смотрю на себя в зеркало: зрачки, как пятирублевые монеты, по щекам и шее красные пятна. Вывел все-таки из себя, ублюдок. Лучше всего было бы не вестись на его провокации, но интуиция подсказывает, что грядет что-то галимое.
Приглаживаю волосы и надеваю черные, солнцезащитные очки. Шлем из-за этого мудозвона забыл, а возвращаться нет времени. Мы уже и так опаздываем.
Марго стоит у машины, обняв себя руками, и смотрит перед собой. Глядя на ее хрупкую фигуру, у меня в груди зарождается тревога. Я уже и забыл, каково это — переживать за другого человека. Павлов не отстанет, а значит, я должен быть рядом с ней. Один Бог знает, что зародится в мозгу у этого психопата.
В одиночестве есть весомое преимущество — ты сам за себя. Никому нет дела, где ты и с кем. Так легче живется. По крайней мере раньше жилось, а теперь появился человек, безопасность которого волнует меня гораздо больше собственной. В какой момент все между нами перестало быть игрой?
Черт бы побрал Павлова! Ползал бы по заграницам и не возвращался.
— Извини, что заставил ждать. — Подхожу к ней вплотную. — Почему в машину не села? Холодно так стоять.
От нее пахнет моим шампунем. Я это еще во время завтрака почувствовал.
— Захотела тебя подождать. — Марго сводит брови и рассматривает мое лицо, затем потом встает на носочки и слегка приподнимает мои очки за душку. — Думала, тебе этот тип свежий фингал поставил. — Выдыхает облегченно, ничего не обнаружив на моем лице.
Я улыбаюсь.
А это, обратная сторона переживания за другого человека: о тебе тоже беспокоятся. Марго улыбается в ответ. Просто и открыто, без привычного сарказма и напускного пренебрежения. Ничего специально не делает, чтобы понравиться, а я очарован. Готов, как пес, вилять хвостом и стелиться возле ее ног. Это я, собственно, сегодня ночью и делал, сидел рядом с ее диваном, пока она спала. Наблюдал, как извращенец — Эдвард из-за шторки за Беллой.
Вот как бывает.
Открываю перед ней дверь машины и помогаю сесть. У нее холодные, сухие руки. Обхожу капот и сажусь за руль. Поправляю зеркало, включаю подогрев сидения и завожу мотор. Марго убирает свой уродский баул назад и поворачивается ко мне.
— Я могу у тебя спросить, кто это был?
Артур ей интуитивно не понравился. К сожалению, половина старшей школы была бы с ней не согласна. Девчонки тащились по нему. Павлов красил волосы в разные цвета, бунтовал против формы и зажимался с девчонками по углам. Ни одна не интересовала его второй раз.
— Бывший одноклассник.
— Вы дружили?
— Нет, — качаю головой.
Абсурд. Мне бы не пришло это в голову даже в приступе слабоумия. В людях я всегда разбирался неплохо, как и мой отец.
Поворачиваю голову. Марго кусает губы и смотрит в окно. Ведет пальцами от колен вверх по бедрам. Скользит по узким джинсам, но мое развращенное воображение рисует совсем другую картину. Похоть вытесняет тревогу и жаркой волной бьет в голову и пах. Пока мы на небольшой скорости поднимаемся наверх, я приоткрываю окно и достаю сигареты.
— Можно? — Спрашиваю ее, прежде чем закурить.
Она рассеянно кивает. Чувствую, что у Марго еще много вопросов, но лезть с ними ко мне она не решается, за что я ей очень благодарен.