Парень встретил парня

Не поймите превратно: свою семью я люблю. Пока у многих моих друзей родители ссорились, разводились, делили опеку, мои предки планировали семейный отпуск и накрывали стол для семейных обедов. Они и с моими бойфрендами встречаются спокойно, хотя, боюсь, всегда сомневаются, кто из парней бойфренд, а кто просто друг и по совместительству парень. Они пару месяцев «догоняли», что с Тони мы не парочка.

Нет, я боюсь не того, что мои родители выгонят Ноя из нашего дома электрошокером. Я боюсь их чрезмерного дружелюбия и того, что они расскажут ему обо мне слишком много, не дав такого шанса мне. Для профилактики я запираю все семейные альбомы в ящик стола, а родителям говорю, что Ной – «новый друг», не вдаваясь в подробности. Джей, который, как и все старшие братья, обожает вгонять меня в краску, – уайлд-кард во плоти: он на теннисной тренировке, но, когда вернется, неизвестно.

Я тщательно убираюсь у себя в комнате, потом создаю легкий бардак, чтобы она не казалась слишком прибранной. Переживаю из-за того, что она недостаточно эксцентричная. Скорее, это музей всей моей жизни, от Снупи с их одежками и зеркального шара, который родители подарили мне, когда я закончил пятый класс, до книг Уайльда, которые после доклада, который я делал на английской литературе неделю назад, так и лежат на полу раскрытыми.

Наверное, это и есть моя жизнь. Я – это все мои вещи.

В дверь звонят ровно в двенадцать, словно звонок подключен к напольным часам.

Ной точно вовремя. Он и цветы принес.

У меня глаза на мокром месте. Я настоящая размазня, но счастья сейчас полные штаны. Гиацинты, дельфиниум, дюжина других цветов, которые я даже не представляю, как называются. Целый алфавит цветов. Ной протягивает букет мне, улыбается, говорит: «Привет», подается вперед и вкладывает букет мне в руку. Рубашка у него чуть поблескивает на солнце. Волосы, как всегда, растрепаны. Он слегка покачивается на крыльце, ожидая приглашения войти.

Я наклоняюсь и целую его. Цветы мнутся между нашими рубашками. Я касаюсь его губ, вдыхаю его аромат, закрываю глаза, открываю снова. Чувствуется, Ной удивлен. Я и сам удивлен. Ной отвечает мне поцелуем-улыбкой.

Это очень приятно.

Да что там – просто восхитительно.

– Привет! – говорю я.

– Привет! – отвечает Ной.

На лестнице слышатся шаги: со второго этажа кто-то спускается. Мои родители.

– Заходи! – прошу я, беру цветы в одну руку, другую завожу за спину. Ной сжимает мою ладонь и переступает порог.

– Здравствуй! – хором говорят мои родители, спустившись на первый этаж. Одним взглядом они подмечают и цветы, и что мы с Ноем держимся за руки. Они мигом догадываются: Ной мне не просто новый друг.

Только мне все равно.

– Очень рада встрече! – восклицает мама, машинально глядя Ною на зубы. Упрекнуть ее язык не поворачивается: она стоматолог, а привычка – вторая натура. Самая крупная ссора у нас с ней случилась из-за того, что я отказался носить брекеты. Я даже рот перед ортодонтом открыть отказался. Тот доктор пригрозил поставить мне брекеты на закрытый рот, и на этом прием закончился. Угрозами от меня ничего не добиться, и мои кривые зубы – наглядное тому подтверждение. Для мамы это вечный источник расстройства, но ей хватает такта больше это не упоминать.

Как настоящий сын своей матери, я тотчас замечаю небольшую скученность нижних зубов Ноя. Впрочем, я не весь в маму, потому считаю этот дефект очаровательным.

– Рад знакомству, – говорит Ною мой отец, протягивая ему руку для рукопожатия. Мы с Ноем отлепляемся друг от друга, чтобы он произвел хорошее впечатление. Считаю, что у моего папы идеальное рукопожатие – ни безвольно-рыбное, ни дробяще-мясное. Рукопожатие – папин универсальный уравнитель, после такого начинаешь смотреть на мир его глазами. Это мастерство папа отточил за годы на посту начальника отдела благотворительности компании «Чистая нежность», национальной сети производителей туалетных принадлежностей. Его работа – направлять часть выручки от продажи туалетной бумаги нуждающимся образовательным программам. Папа – живой пример того, что Америка – страна невероятная и необъяснимая.

Ной обводит взглядом нашу гостиную, и я вижу ее его глазами. Да, узор на обоях странноват, а диванные подушки грудой свалены на пол, красноречиво говоря о том, что кто-то (предположительно папа) недавно там отдыхал.

– Ребята, хотите блинчиков? – спрашивает мама.

– В моей семье считают, что завтрак можно подавать в любое время дня, – объясняю я Ною.

– Я двумя руками «за», если ты согласен, – говорит он.

– Так ты хочешь? – уточняю я.

– Да, если хочешь ты.

– Серьезно?

– А ты серьезно?

– Я сделаю блинчики, – вмешивается мама. – А у вас десять минут на то, чтобы определиться, хотите вы их или нет.

Мама уходит на кухню.

– Поставь их в воду, – советует папа, показывая на цветы. – Букет чудесный.

Ной заливается румянцем. Я заливаюсь румянцем. Но с места не двигаюсь. Не уверен, что Ной готов остаться наедине с моим папой. Но если скажу об этом вслух, то обижу обоих. Так что я направляюсь за ближайшей вазой.