Парфетки и мовешки

Сердце Гани на секунду замерло, когда она произносила обет дружбы «до гробовой доски». В ее голове невольно промелькнула мысль: а что если все нам это только кажется, и мы вовсе не любим друг друга? Но она тотчас же с негодованием отогнала ее от себя: «Нет, нет, я люблю ее, мою славную Женю! А она? Разве я могу в ней сомневаться?» — и Ганя без малейших колебаний, радостно и честно протянула руку Тишевской.

«На всю жизнь, точно замуж», — невольно сравнила она.

В тот же вечер Женя ловкими беленькими ручками грациозно раскладывала на два листа бумаги, вырванных из тетрадки, дорогие дедушкины конфеты.

«Попрошу у нее коробку, такая хорошенькая и так будет украшать мой пюпитр [16], а ей она ни к чему», — думала Тишевская, в то время как Ганя равнодушно смотрела на возвышавшуюся перед нею горку конфет. Все ее мысли, все мечты были так далеко — в чудесном, зовущем будущем…

— Так можно мне ее взять? — долетело до ее слуха.

— Что? Коробку? — встрепенулась девочка. — Бери, конечно, бери, — и Ганя снова погрузилась в сладкие мечты.

Глава VI Новенькая. — Прелестная бланш. — Ссора. — Злополучный кувшин

Как-то раз, в воскресенье, девочки весело болтали после обеда. Уроки были приготовлены еще в субботу, и в воскресный вечер все отдыхали.

М-lle Малеева только для приличия окликала воспитанниц, когда их болтовня или возня становились слишком шумными.

И вдруг, к общему удивлению, в класс ввели новенькую — с большой куклой в руках.

Ее тотчас окружили и забросали обычными в таких случаях вопросами, но почти все плохо понимали ее ответы. Эта кругленькая, пухленькая девочка быстро-быстро говорила по-французски, отчаянно коверкая русские слова. На ее личике задорно поднимался вздернутый маленький носик, а серые глазки с изумительной живостью перебегали с одного лица на другое. Во всей фигуре и манерах новенькой сказывался шаловливый, задорный и в то же время наивный и веселый ребенок.

— Француженка, француженка, — шептали девочки, с любопытством поглядывая на новую воспитанницу.

Только после долгого взаимного непонимания девочки, в конце концов, к своему удивлению, все же выяснили, что перед ними такая же русская, как и они, по фамилии Грибунова. С раннего детства она осталась круглой сиротой и была воспитана бабушкой, богатой аристократкой, окружившей внучку роскошью, приставившей к ней француженок и вовсе изгнавшей из обихода родной девочке русский язык.

Обступившие новенькую институтки скоро узнали из откровенной болтовни Грибуновой, что больше всего на свете она любит свою старую бабушку, а второе место после нее в сердце девочки принадлежало ее прелестной кукле Бланш.

С удивлением рассматривали дети эту дорогую игрушку, передавали ее из рук в руки, с любопытством разглядывали длинные шелковистые волосы, закрывающиеся глазки с длинными черными ресницами, нарядное платьице. Но еще больше удивились девочки, когда новенькая открыла свою шкатулку, привезенную из дома. Перед их глазами предстала целая коллекция дорогих игрушек, с которыми не захотела расстаться избалованная девочка. Здесь был небольшой, но хорошенький чайный сервиз, блестящий никелированный самоварчик с трубой и целый ворох всевозможных принадлежностей кукольного туалета.

Игрушки вообще-то не были редкостью в институте, но большей частью это были недорогие куклы и вещицы, главная ценность которых состояла в воспоминании о родном доме. Игрушки же Грибуновой были дорогими сами по себе, и нескрываемая зависть светилась в любопытных глазенках, любовавшихся этим богатством.

А она, как ни в чем не бывало, проворно переодевала свою любимицу Бланш в длинную ночную рубашку, отороченную тонким кружевом:

— Ей пора уже спать! — объяснила она новым подругам.

— А куда же ты ее положишь? — участливо спросил кто-то.

— Ну, конечно, я возьму ее с собой в постель, дома она всегда спит со мной, — как бы удивляясь недогадливости девочек, спокойно ответила Грибунова.

— Ха-ха-ха, медамочки! Слышите, что она говорит? Она не может спать без куклы, — с язвительным смехом воскликнула Исаева.

— Тут ничего нет смешного, — обиженно сказала новенькая.

— Да уж смешно там или нет, а спать-то тебе, машер, с куклой вряд ли позволят.

— А это мы увидим! — задорно возразила Грибунова, которой сразу не понравилась Исаева с ее манерой дразниться. Она ловко завернула свою «дочку» в розовое стеганое одеяло и, как бы из страха, что у нее отнимут ее сокровище, крепко прижала куклу к своей груди.

В это время m-lle Малеева дала знак убирать все книги и вещи в пюпитры, и через несколько минут весь седьмой класс был уже в Большом зале, где по воскресным вечерам собирался весь институт.

Кто-то из старших играл модные танцы, и пара за парой весело носились по залу. Иногда и седьмушки, с завистью поглядывавшие на танцующих, отваживались принять участие в общем веселье, но танцы им плохо удавались, и они жалко семенили ножками на одном месте, в то время как насмешки старших сыпались на них со всех сторон.