Парфюмер звонит первым

– Я тоже сначала не поверил Догаеву, но он рассказал, что Черединский ему и сами бомбы, и документы, связанные с ними, показывал! Эрнестик ему даже купить оружие предлагал, причем имел наглость торговаться! Догаев мне тогда сказал: кто у тебя на фабрике хозяин, если ты не знаешь, что на твоей территории такие вещи спрятаны? А всякие козлы посторонние за твоей спиной ими торговать пытаются?..

– Правильный, между прочим, упрек, – усмехнулся Ходасевич.

– Без вас знаю, – отрезал Пастухов. – Еще Догаев сказал, что он предпочитает работать без посредников, лично с хозяевами договариваться. Но, откровенно говоря, я все равно не мог до конца поверить Догаеву – до тех пор, пока мы с ним на предприятие не приехали и он мне этот склад заброшенный не показал. Тогда мы с ним всерьез начали ситуацию обсуждать.

– Теперь я понимаю, почему вы так богаты, – с презрительной ноткой сказала Таня, – вы за деньги готовы все, что угодно, продать, и кому угодно. И мать родную не пожалеете за пригоршню долларов.

– Матушка моя умерла, Татьяна Валерьевна, – сухо молвил ГЗ, – а жизнь не так проста, как вам по молодости лет кажется. Да, мы заключили с Догаевым сделку. И в итоге я стал богаче на несколько миллионов долларов. А Догаев привозил на склад своего химика. Тот взял пробы из бомб, а потом подтвердил: в самом деле, внутри – споры сибирской язвы. Но, во-первых, Догаев пообещал, что он не станет применять эти бомбы в Костровской области.

– Какой похвальный патриотизм! – прокомментировала в сторону Таня. – Жители Кострова должны вам в ножки кланяться.

ГЗ словно бы не заметил ее ехидства и продолжил:

– А кроме того, я мобилизовал двух слесарей золотые руки из своего инструментального цеха, и они втайне выточили пять стальных болванок, а потом их и покрасили, и маркировку нанесли, и искусственно состарили. Точь-в-точь получились те самые биологические бомбы, которые дважды видел Догаев.

– Значит, – усмехнулся отчим, – вы продали Догаеву пять стальных болванок за несколько миллионов долларов. И потому были особенно заинтересованы, чтобы он сломал себе шею. Чтобы он, рано или поздно, не узнал об обмане и не выставил вам счет.

– Скрывать не стану: на вас я Догаева навел именно ради этого, – шутливо поклонился ГЗ.

– Похвальная откровенность. Что, кстати, стало с теми слесарями, которые помогали вам Догаева обманывать?

– Ничего криминального. Я отправил их в годичную командировку, от греха подальше, на нашу дочернюю фирму в Благовещенск. С дураком Черединским мне пришлось провести профилактическую беседу: чтоб больше не совал нос в чужие дела. И, ради его же блага, не болтал.

– Опасную вы игру затеяли, – заметил отчим. – И для вас, и для всех вокруг.

– А жизнь вообще опасная штука.

– Но вы-то не пострадали. А вот другие – да. Они убиты, ранены, искалечены. Из-за вас.

– Так во все времена было. Богатые объявляют войны, а бедные на них погибают, – произнес Глеб Захарович с цинизмом настолько неприкрытым, что в нем даже было что-то обаятельное. – Иначе говоря: паны дерутся, а у холопов чубы трещат.

– Нас с Таней вы, как видно, зачислили в холопы, – вздохнул полковник. – Ну, да господь вам судья. Говорите: где настоящие бомбы?

– Они в надежном месте, на территории фабрики. У нас там заброшенное бомбоубежище имеется. Бетонный схрон, толщина стен и пола почти полметра, вентиляция. Рано или поздно я все равно собирался сдать бомбы властям.

– По-моему, время пришло.

– Я готов. Что называется, велкам.

24 июня, четверг, день. Таня

Спустя пять часов после того, как закончился последний разговор с Пастуховым, литерный рейс возвращался в Москву.

Тане за это время не удалось покемарить даже полчасика.

Валера настаивал, чтобы она вернулась в столицу вместе с ним. И ей пришлось собирать вещи, писать заявление об увольнении по собственному желанию, пересылать его по факсу в Москву.

Она попрощалась с коллективом южного филиала русского отделения «Ясперс энд бразерс». Секретарша Изольда Серафимовна даже всплакнула, а потом сбегала домой и принесла Тане на память о Кострове две баночки собственноручно сваренного варенья – вишневого и абрикосового. Шофер Вас-Палыч прочувствованно сказал:

– Я, Татьяна Валерьевна, буду скучать за вами… – смутился и поправился: – Ну, то есть по вам… Или по вас…

Таня расхохоталась и расцеловала трогательного парня.

И только Черединский ходил по офису гоголем. Эрнестик не скрывал своего торжества: опять в южном отделении он оставался за главного. Он Садовникову пережил – и выжил. И только когда Таня уже насовсем уходила из филиала, у него в мозгах что-то наконец щелкнуло, он пригласил ее в свой кабинет и проблеял:

– Я очень, Таня, ценил вас как работника.

– Работника? – подняла бровь она.

– Ну, то есть как руководителя. И я надеюсь, что и вы, в свою очередь, дадите мне в Москве надлежащую аттестацию.