Парфюмер звонит первым

– Да вон он и себе шашлык жарить поставил! Два шампура, обжора!.. – с деланым негодованием воскликнула хозяйка. – А вы запить чем-нибудь желаете? Есть вино молодое, водка, коньяк, минералка…

– Нет, хозяюшка. Потом, когда мы закончим, вы нам по чашечке кофе принесите.

– Сделаем.

Когда армянка отошла, Валера промолвил:

– Вернемся к нашим, так сказать, мутонам. Итак, первый вопрос. За чем конкретно они охотятся? За информацией? За компроматом? За документами? – И сам же себе ответил: – Возможно. Очень может быть. Но мне нужен твой совет: что сия информация собой представляет, так сказать, в физическом выражении?.. Какой, что называется, носитель?

– Судя по тому, что изрезали кресла в офисе и сиденья в машине, это должно быть что-то маленькое.

– Правильно мыслишь, Танюшка. Но что это? Дискета какая-нибудь?

– Ну, почему же только дискета!

Татьяна принялась за шашлык. Она любила есть его не церемонно, ножом и вилкой, а как в детстве: по-походному, сгрызая мясо прямо с шампура.

– Информация, – продолжала она, – нынче может быть записана на чем угодно. На дискете, кассете, микрокомпьютере, мини-жестком диске, CD-диске… У всех этих носителей крошечные размеры и гигабайты памяти… На флэшке, наконец…

– Кес ке се «флэшка»? – наморщил лоб Валера.

– Эх ты, отсталый ты элемент! А еще разведчик! «Флэшка», или си-эф, или компактэд флэш – это такая плоская фиговина, размером раз в семь меньше дискеты. Вставляется в цифровые фотоаппараты, сотовые телефоны, карманные компьютеры. Служит для записи и хранения информации. На маленькую такую штучку могут влезть тысячи фотографий, или целое кино, или музыки немереное количество. Находка для шпиона.

– У Лени они были?

Таня расхохоталась:

– Да они сейчас у каждого второго есть! Я имею в виду, из молодежи.

– К каковой я уже, к глубокому сожалению, давно не отношусь… – вздохнул Ходасевич. – Ладно. Ясно. Сойдемся на том, что они ищут что-то маленькое. Иголку в стоге сена… Теперь давай обратимся к тому, в чем я более «копенгаген». Вопрос второй. Что в городе случилось за последние несколько дней?

– В смысле?

– Ну, о чем сообщают телевидение, газеты, радио?

– Леня объявлен в розыск. За совершение тяжких преступлений.

– Каких тяжких преступлений? Конкретно?

– Не знаю. По ящику не сказали.

– Ни в одной передаче?

– Да я только одну и смотрела…

– А что в газетах пишут?

– Ох, не знаю. Мне как-то не до телевизора с газетами было.

– И напрасно.

– А ты считаешь, что Леня в самом деле, – Таня округлила глаза, – имеет отношение к местным преступлениям?

– Все бывает. Поэтому вот тебе, Танюшка, мое первое задание: узнать, что в городе произошло за последние три-четыре дня. Любые ЧП, преступления, несчастные случаи.

– Может, у Эрнеста Максимовича спросить?

– Что такое Эрнест Максимович? – сдвинул брови отчим.

– Мой бестолковый заместитель. Черединский его фамилия. Местный светский лев. Знает в Кострове все и вся. И каждое утро прочитывает тридцать газет и три журнала.

– Нет, Таня, – поморщился полковник, – не будем мы его в наше дело втягивать. Я сказал, ты этим займешься – значит, займешься ты, – сказал он тоном, не предполагающим возражений.

– Да, товарищ полковник. Слушаюсь, товарищ полковник.

– Договорились. Теперь дальше. Письмо Леонида у тебя с собой?

– Угу.

– Давай.

Но в сумочку Таня залезть не успела.

И тут… Вдруг выражение лица Валеры переменилось. Оно будто окаменело. Взгляд его устремился вдаль, за Танину спину, словно он увидел нечто ужасное. Таня стала оборачиваться, чтобы посмотреть, что происходит. Но в этот момент отчим крикнул сдавленным шепотом: «Ложись!» – и схватил падчерицу за руку, и сдернул со стула, и бросил вниз, на бетон набережной, и сам упал сверху, прикрыв своим телом ее голову и плечи. Таня, так и не успев понять, что случилось, и ничего не видя, услышала негромкие хлопки – словно рядом кто-то разрывает надутые воздухом пакеты. Хлопки следовали один за другим, через равные промежутки времени: Пах! Пах! Пах! Пах! Таня услышала неподалеку сдавленный крик боли, а потом рядом обрушилось что-то железное.

Наконец отчим привстал, освободил ее голову, и она смогла хоть что-то увидеть. Сперва в поле зрения возник перевернутый пластиковый стол, за которым они только что сидели. Он лежал на боку. Рядом по бетону разлетелись стул, тарелки и шампур с недоеденным кусочком шашлыка. Чуть поодаль валялся опрокинутый мангал. Угли из него рассыпались. Рядом полулежал хозяин кафе. Его лицо было бледным и перекошенным. Рукой он зажимал свою ногу – из нее хлестала кровь – и вполголоса ругался по-армянски. А в перспективе, на расстоянии метров двадцати, Таня увидела, что прямо по пешеходной зоне набережной от них не спеша удаляется мотоцикл. На нем сидят двое, оба в непроницаемых шлемах и черных рубашках, и второй, тот, что сзади, оглядывается и, не отрываясь, смотрит в их сторону, и в его опущенной руке поблескивает пистолет. И лица его не видно – только глаза в прорези мотоциклетной маски. И глаза эти – холодные, пустые – не предвещают ничего хорошего. Конечно, это дорисовало Танино воображение.