Паргоронские байки. Том 6

А теперь вот в нем, похоже, пробуждается алчность. Он уже размышляет, почему желание всего одно. Начинает понимать, что положение-то у меня безвыходное, так что можно получить и побольше.

Я сам себе делаю все хуже и хуже. Блеваные птичьи мозги. Тупая олуша. Надо как можно скорее вернуться в свое тело, а то придется обращаться к психозрителям.

Впрочем, бородатый все же оказался не настолько меркантильным. Он не сосредоточился на желаниях, куда больше его волновало то, что я могу не вернуться. Сейчас у него в руках уже было нечто потрясающее – разумная птица. Птица, которая умеет писать и называет себя волшебником.

А если он меня убьет... на этом все может закончиться. Он останется с дохлой птицей и никогда не узнает, что же такое нашел на том утесе.

Этого он боялся сильнее, чем того, что я окажусь демоном или еще какой-нибудь пакостью. А значит, нечисти, как и магии, у них нет... на виду, во всяком случае. Всерьез он в такую возможность все еще не верит и не понимает, что ему со всей этой новой информацией делать.

Могу его понять. Наверняка у них тут тоже есть сказки, легенды. Я в детстве читал «Старые сказки» - там есть истории про всяких фей, манитари и сальванских воздателей, которые испытывают героя, просят помочь, а потом вознаграждают. Но есть там истории и про паргоронских демонов, которые обманывают доброхота, пытаются его убить или сожрать.

Нет, конечно, герой в конце все равно побеждает, но то в сказках.

- А, у тебя была цензурная версия, - улыбнулся Янгфанхофен. – Как-нибудь напомни при случае – я охотно поведаю оригинальные истории. Все ваши «Старые сказки», знаешь ли, основаны на реальных событиях... только в реальности заканчивались не так радужно.

- Что, даже «Дурак в Паргороне» основан на реальных событиях? – с иронией спросил Дегатти.

- Особенно он.

В итоге мы ни до чего не договорились. Уже под утро бородатый, утомленный и вымотанный, снова ушел. Меня он не убил и не выпустил.

А ближе к полудню пришел лысоватый – и на меня он смотрел с каким-то диким, лихорадочным интересом. За эти два дня он оправился от сверхъестественного ужаса, зато пришел к выводу, что говорящая... пишущая олуша может иметь ценность. Бородатый явно рассказал ему про ночной разговор, потому что он сходу сказал:

- Ты, значит, волшебник... никогда бы не подумал...

Я молчал. Говорить-то по-прежнему не получалось, а предложить мне бумагу и чернила лысоватый не догадался.

- Никогда бы не подумал... – повторил он. – А вот это твое волшебство... что ты можешь, кроме как превращаться в олушу?

Кажется, бородатый ему рассказал не все. О том, что я предложил за свое освобождение желание, умолчал. Логично, я бы тоже умолчал. Но лысоватый и сам додумался, что если помочь волшебнику, то можно рассчитывать на награду, и стал выяснять, насколько большую.

Мне не было жалко. Я готов был посулить все что угодно в пределах моих возможностей, лишь бы мне наконец раскроили башку или прикончили иным образом.

Собственно, я охотно бы посулил и больше своих возможностей. Все сокровища земные и небесные. Если не клясться определенными клятвами, ложное обещание – не такая уж беда для мага. Мы не демоны, мы можем нарушать слово.

- Поэтому мы вас и не уважаем, - заметил Янгфанхофен.

Но лысоватому тоже пришло в голову, что если меня убить – это еще неизвестно, что получится. У них есть только мои слова – а если я вру? Если я вовсе не вернусь к ним с дарами? Если из моей разбитой башки вылезет какая-нибудь тварь и сожрет их? Лысоватого терзала жадность – но он боялся остаться на бобах или вообще стать жертвой нечистой силы.

А еще он боялся выпасть за пределы этой истории. Главным в их тандеме был бородатый – явно крупная шишка в этом университете. Лысоватый же, кажется, был просто наемным работником. Кем-то вроде чародея Типогримагики – умельцем узкого профиля, оператором конструкта для движущихся картинок.

И если бородатый прикажет не пускать его в виварий – его и не пустят.

На него вообще косились, он не мог нормально со мной общаться. Видимо, бородатый дал своим студентам нагоняй, потому что один из них все время оставался в помещении. И в конце концов лысоватый убрался, потому что его разговоры с олушей стали выглядеть совсем уже странно.

До вечера я терпеливо ждал. Поел, попил. Страдать от голода и жажды смысла не было, меня бы все равно покормили насильно. С заходом солнца один студент ушел, а вот второй, к моему ужасу, остался на ночное дежурство. Он долго читал книжку, но в конце концов, видимо, решил, что ему не настолько много платят за эту работу, и прикорнул на кушетке.