Пари на любовь

— Я, если честно, — начал он, заняв место за большим письменным столом, — не совсем понимаю, зачем ты меня вызвал. Помнится, в нашу последнюю встречу, ты и твоя охрана, наглядно, дали мне понять, чтобы я держался подальше от своей жены, — в тоне Ставроса сквозил яд, от которого он, никак не мог избавиться. Он еще не забыл, как его унизили, вышвырнув с приёма, как грязную дворняжку. Синяк от удара Костаса рассосался, лишь, недавно.

— А ты готов так легко сдаться? — встречный вопрос Адамиди был воплощением его внутреннего голоса, который твердил ему это, начиная с того вечера. — Тебя не волнует тот факт, что моя дочь беременна и носит под сердцем твоего ребенка? — Костас, специально, сделал ударение на слове «твоего», выделив его голосом. Он знал, как важно для любого греческого мужчины продолжение рода и рождение детей. — Я не верю, что ты готов снова потерять возможность стать отцом...

Это был удар ниже пояса. Они оба поняли весь смысл сказанных слов. Объяснения были излишни. В комнате повисло тяжёлое молчание.

Воспоминания безудержным вихрем накрыли Ставроса, затягивая его в пучину боли и отчаяния, вырваться из которой было уже невозможно. Он, словно, вновь оказался там, раздавленный, уничтоженный и... никому ненужный...

— Агапи! Агапи, нет! — собственный истошный крик звучал настолько громко, что он не слышал даже воя сирен, приближающихся автомобилей. Мужчина не видел ничего, кроме окровавленного тела любимой, которая смотрела на него своими прекрасными голубыми глазами, в которых угасали последние капли жизни. — Не смей умирать! Ты не можешь оставить меня... Нет... Вы нужны мне, — слезы капали по лицу Староста, испещеренному мелкими царапинами, из которых сочилась алая кровь. Соленая вода, попадая в открытые раны, вызывали жжение и боль, но её невозможно было сравнить с той, что разъедала и уничтожала его изнутри.

Дрожащие руки парня накрыли живот любимой, в безумной надежде, что их сын еще там. Ужас, медленно, прокрадывался в его сердце, сжимая его в свои холодные оковы.

— Я... — слабый, едва слышимый, голос Агапи, с трудом, пробился сквозь бесконечный рой мыслей, — люблю... — она задыхалась. Девушка чувствовала приближение своего конца, но не хотела уходить так, не прощаясь. Боль давно затмила разум, сводя с ума, она боролась из последних сил. Жалкая попытка поднять руку и коснуться, в последний раз, щеки любимого, отняла у нее последние силы... Жизнь покинула тело... Маленькая ручка, безвольно, упала на холодный асфальт. Её глаза закрылись...

— Ставрос! Черт, парень, посмотри на меня, — Костас, не на шутку, испугался. Он видел, как гримаса отчаяния исказила лицо собеседника, и пожалел о собственных словах. Эта история была слишком хорошо известна в Афинах, но он, и представить не мог, какая огромная боль таится за всей напускной непоколебимостью Ставроса.

«Он, до сих пор, любит свою погибшую жену», — подумал он и невольно зауважал Кассианидеса еще больше. Он всегда был достойным конкурентом, интересным оппонентом в спорах и сильным, волевым человеком, но, сейчас, Костас увидел, как они похожи... Раны, нанесённые им жизнью, были слишком похожи, даже идентичны...

— Я не могу их забыть, — неожиданно для себя, заговорил Ставрос. Он не знал, почему рассказывает это Адамиди. Не понимал, что именно послужило толчком к подобному роду, откровений, но слова лились сами собой. — Это невозможно! Её лицо, голос, даже, запах преследуют меня... Агапи стала частью моей жизни, она — мое прошлое, мои мечты, которые я похоронил вместе с ней... Костас, я не могу пережить это вновь!

Отчаянный крик, идущий из глубин мужского сердца невозможно сравнить ни с чем. От этой боли нет лекарства, её невозможно забыть, от нее нельзя избавиться...